Letter 1609

Date	8/20 October–10/22 October 1880
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 681)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 425–426 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 2 (1935), p. 427–429 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том IX (1965), p. 293–295

Text

Russian text (original)

Каменка 8 октября У нас здесь очень невесело. Сестре лучше, но она очень слаба, и её исхудалый, изнеможённый вид внушает грустные мысли. Вряд ли здоровье её вполне когда-нибудь восстановится. А между тем с её благосостоянием связано и благополучие всего семейства. Когда она нездорова, — все остальные члены семьи-несчастные люди, так как она внушает им всем какое-то фанатическое чувство любви и привязанности. Непостижимая вещь! В семействе этом есть все элементы для абсолютного всеобщего счастья: все они такие хорошие, все друг друга любят, нет ни в чем недостатка, — а между тем какой-то злой демон преследует их, и почти нет таких периодов времени, чтобы все были покойны и счастливы. Так, напр[имер], в настоящую минуту, за исключением хозяйственных неудач, которые вполне поправимы, — нет никакого бедствия, которое бы угрожало семье. Между тем сестра больна и больна, очевидно, душой, а не телом; слабость последнего есть только отражение её нравственного состояния. Отчего она страдает, чего боится, что её беспокоит? — совершенно непонятно. Старшая племянница, Таня, чудесная, умная, добрая девушка, страстно привязанная к родителям и страстно ими любимая, казалось бы, должна быть совсем счастливой девушкой. А между тем она вечно тоскует, вечно предвидит какие-то бедствия, вечно измучена ощущением какой-то неудовлетворённости и смутной тоски. Достаточно этих двух надломленных нравственно лиц в семье, чтобы и все другие страдали какой-то неопределённой тоской. Отчего все это происходит? Я часто задумываюсь над этим вопросом и мучусь сознанием своего бессилия помочь им. Виноват, дорогой и милый друг, что изливаю перед Вами мою грусть и навожу на Вас уныние, — но я так привык говорить с Вами обо всем, что меня волнует и занимает! А погода вполне соответствует моему грустному настроению: дождь льёт без конца, сыро и туманно в воздухе, и не предвидится скорой перемены. 10 октября Кажется, мы теперь знаем причину того страшного состояния нервной системы, в коем находится сестра. Третьего дня, как раз после того, как я написал Вам предыдущие строки, ей опять сделалось хуже, и только тут он решилась сказать, что уже более месяца тому назад у неё начались сильные боли в матке, о которых она не решалась говорить доктору, дабы избавиться от тяжкого докторского осмотра, а также чтобы не испугать мужа и детей. С свойственною подобным натурам впечатлительностью она решила тотчас же, что у неё начало смертельной болезни и что нужно терпеть и скрывать это. Отсюда произошло расстройство нервной системы. Теперь она слегла в постель, и хотя боли её не покидают, но зато, не будучи принуждена скрывать свои страдания, она переносит их гораздо легче. Доктор полагает, что в воображении своём она крайне-преувеличила силу болезни: что ничего особенно ужасного в этом нет и что боли происходят от опухоли, которую он и лечит теперь притираниями йода. Но довольно об этом грустном предмете. Перейду к более приятным предметам, а именно — к своим новым музыкальным трудам. Представьте, дорогой друг мой, что муза моя была так благосклонна ко мне в последнее время (до болезни сестры), что я с большой быстротой написал две вещи, а именно: 1) большую торжественную увертюру для выставки, по просьбе Ник[олая] Гр[игорьевича], и 2) серенаду для струнного оркестра в 4-х частях. То и другое я теперь понемножку оркеструю. Увертюра будет очень громка, шумна, — но я писал её без тёплого чувства любви, и поэтому художественных достоинств в ней, вероятно, не будет. Серенаду же, напротив, я сочинил по внутреннему побуждению; это вещь прочувствованная, и потому, смею думать, не лишённая настоящих достоинств. Как это всегда со мной бывает, в тех местах, которые наиболее мне удались, я думал о Вас, и мне приятно было предвидеть, что они отзовутся в Вас теми же чувствами, которыми и я был полон, когда писал их. Говорят, что хорошие актёры никогда не играют для публики, а всегда избирают одного из зрителей, в котором почему-либо угадывают сочувственную душу, и затем весь вечер играют для него и стараются понравиться ему. Я, когда сочиняю и именно в тех местах, которые выливаются прямо из живого источника согретого чувством вдохновения, непременно всегда обращаюсь мысленно к Вам и предвижу, что пикте так чутко не отзовётся на них, как Вы! Получил «Жоконду» и «Danse bohemienne». За то и другое благодарю душевно Вас и Юлию Карловну, которая так обязательно упаковала их и надписала мой сложный адрес. Я проиграл «Жоконду» не без удовольствия. Если не ошибаюсь, в Ponchielli нет истинного творческого дарования, но это музыкант с чутьём, не рутинёр и не безвкусен, как большинство его собратий. Есть места довольно красивые и эффектные, хотя лишённые всякой оригинальности. Заметно сильное влияние Верди (последнего периода, т. е. автора «Аиды» и «Реквиема»), а также французской оперной школы. Опера эта написана на тот же сюжет, который взял Кюи для своей оперы «Анджело». Если сравнить обе оперы, то нельзя не отдать преимущества русскому композитору. У Кю и во всяком случае несравненно больше таланта и вкуса. «Danse bohemienne» — очень миленькая вещица, но уж слишком коротка. Ни одна мысль не высказана до конца, форма крайне скомкана и лишена цельности. Погода у нас стоит ужасная, приводящая в отчаяние и наводящая хандру. Сегодня идёт снег пополам с дождём. Будьте здоровы, дорогой друг мой! Беспредельно Вам преданный, П. Чайковский