Letter 2582

Date	3/15 November 1884
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Berlin
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 917)
Publication	П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 3 (1936), p. 321–322 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XII (1970), p. 473–474

Text

Russian text (original)

Берлин 3/15 ноября 1884 Милый, бесценный друг! Я только что приехал в Берлин, куда должен был прибыть тремя днями раньше, но меня уговорили остаться на лишних три дня в Петербурге, уверив, что государь наверное будет на 4[-ом] представлении «Онегина». Однако ж, представление это состоялось без государя. Никто не может понять, почему, выразивши желание, чтобы «Евг[ений] Он[егин]» был поставлен, и обещав быть на 1-ом представлении, — он до сих пор не приехал ни разу. Говорят, что Петербург для него в настоящее время опасен. Как бы то ни было, но я уехал из Петербурга под очень хорошим впечатлением. Не знаю, что будет дальше, но, судя по четырём блестящим первым представлениям, мой «Онегин» нравится петербургской публике и имеет настоящий успех, чего, признаться, я и не ожидал. Получили ли Вы, дорогая моя, моё последнее письмо из Петербурга, в коем я извещал Вас, что еду прямо за границу для посещения Котека, который, говорят, очень плох и приговорён к печальному исходу болезни лёгких. Я намерен пробыть там недели две, заехать потом в Париж и, если возможно, к половине декабря вернуться в Москву, где 15 и 22 исполняются два моих новых сочинения, очень интересующих меня. Ужасно давно не имел я о Вас известий. Не знаю, доходят ли до Вас мои письма, адресуемые в Вену poste restante. Будучи обеспокоены болезнью Софьи Карловны, Вам теперь не до писем но, если Влад[ислав] Альб[ертович] или Сашок напишут мне что-нибудь о Вас и о себе, буду ужасно рад. Адрес: Schweiz, Graubünden, Davos-Platz, Curhaus Holzboer. Только недавно, в Петербурге, я, к величайшему моему огорчению, узнал, что между Вами и Каменскими моими родными произошли недоразумения, что Вы недовольны ими, что Вы имели причины огорчаться по поводу их отношений к Вам. Ах, Боже, как это для меня убийственно грустно и неприятно. Мог ли я ожидать чего-нибудь подобного! Ведь косвенным образом вина в этих недоразумениях на меня падает, ибо ведь я был посредником между ими и Вами. Что сделать, что предпринять, чтобы рассеять неудовольствие? Знаю только одно: умышленной вины с их стороны тут не может быть. Они слишком любят и уважают Вас, чтобы сознательно огорчать Вас. Если я не ошибаюсь, уж если кого винить, так разве Анну. Она должна была предотвратить всякие недоразумения. Анна отличный человек, но в её характере есть какое-то отсутствие гибкости, неумение сдерживать проявления некоторой резкости, вследствие чего она иногда ненамеренно может раздражить и восстановить против себя. Надеюсь, что со временем всё сгладится и что Анна своими хорошими качествами и своей любовью к Вам сумеет разрешить диссонанс, зазвучавший в Ваших отношениях к Каменке. В одном только не сомневайтесь, дорогая моя: Анна, несмотря на все свои недостатки, личность честная и хорошая. Если б этого не было, я бы ни за что на свете не согласился содействовать её браку с Колей. Причина неумения Анны быть оценённой в том, что у, неё, благодаря недостаткам воспитания в родительском доме, где их всех всегда неумеренно баловали и неумеренно при них же превозносили, — преувеличенное, болезненное самолюбие и самомнение. Опыт смирит её, и Вы увидите, что она будет для Коли хорошей женой, а для Вас покорной и любящей дочерью. Извините, пожалуйста, что я вмешиваюсь — в это дело, но мне невыразимо досадно и больно, что не всё так происходит, как! я бы того хотел. Я очень наслаждаюсь своим одиночеством и своей свободой. Здесь, в Берлине, меня ожидало письмо Котека, довольно бодрое и успокоительное. Но не следует забывать, что все чахоточные воображают себя накануне выздоровления. Остаюсь здесь 2 дня, еду в Мюнхен, где-тоже хочу остановиться, дабы посмотреть этот почти незнакомый мне город. Будьте здоровы, дорогой, милый, бесценный друг! Всем Вашим усердно кланяюсь. Ваш до гроба, П. Чайковский