Letter 3295: Difference between revisions
m (Text replacement - ",—" to ", — ") |
m (1 revision imported) |
(No difference)
|
Revision as of 22:31, 14 July 2022
Date | 22 July/3 August 1887 |
---|---|
Addressed to | Yuliya Shpazhinskaya |
Where written | Aachen |
Language | Russian |
Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2058) |
Publication | П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 323 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 158–159 |
Text
Russian text (original) |
Аахен 22 июля 1887 Aachen, Neubad, N 21 Многоуважаемая, добрейшая Юлия Петровна!
Вот уже неделя, что я в Ахене. Путешествие моё от Севастополя до Одессы и далее по железной дороге совершилось очень благополучно, но чем далее, тем более я тосковал о покинутом уютном уголке и о милых людях, с коими пришлось расстаться. Тоска эта приняла под конец до того мучительно жгучий характер, мысль о непрочности всякого земного благополучия, о совершенной невозможности найти достаточно продолжительный отдых от забот, трудов и треволнений так упорно и болезненно терзала меня, — что теперь мне даже смешно вспомнить, как трагически я относился к столь простому и обыденному факту. Как только я сюда приехал, так мгновенно прошла моя тоска. Оказалось, что я был здесь не только желанным, но необходимым гостем. Я нашёл моего больного приятеля в таком состоянии, что просто не понимаю, как бы дело пошло дальше, если бы я не приехал. Совершенно неподвижный (у него водяная), слабый до последней возможности, имея к своим услугам русского слугу, не знающего ни слова по-немецки и неспособного исполнять его поручения, лишённый возможности беседовать с близким человеком по душе и услаждаться сочувствием друга или родного, — он ужасно страдал. Мой приезд был для него громадной нравственной поддержкой, и сознание, что я принёс ему так много пользы и облегчения, сразу помирило меня и с горечью пребывания в очень несимпатичном Ахене, и с тем, что пришлось поневоле покинуть место, где так хорошо жилось. Теперь больному как будто несколько лучше; является слабая надежда на выздоровление. Я постоянно почти нахожусь при нем и только в течение двух часов в день даю себе свободу, т. е. ухожу из дому и гуляю по Ахену, или по ближайшим окрестностям. Аахен очень благоустроен, очень чист, — но невыразимо скучен и бесцветен. Старины очень мало; все новое банально и пошло. Художественных достопримечательностей никаких. Воздух пропитан серой и всяческими городскими испарениями, в которых, вследствие громадного наплыва больных, мне чудится что-то нездоровое и даже отвратительное. Даже дико вспомнить о боржомских благоуханиях, о девственной кавказской природе, о лесах, цветах, бешеных потоках и о всем, чем я так наслаждался ещё так недавно. Моё посещение Вас в Севастополе немножко похоже на сонную грёзу. Синее море, зной, раскалённые улицы, снование по всем севастопольским закоулкам, открытие таинственного Вашего убежища, четверть часа свидания с Вами, пароход все это мелькнуло как мгновение, и не знаешь, наяву это было или во сне. Кажется, скорее во сне, ибо только во сне бывают города, где все домохозяйки суть Поповы и нужно совершить подвиг Эдипа, чтобы отыскать ту из них, у которой приютились друзья приезжего человека. Будьте здоровы, добрейшая Юлия Петровна! Не забывайте Вашего обещания. ещё не знаю, сколько времени здесь останусь; во всяком случае, не менее месяца. Ваш, П. Чайковский Софье Михайловне и детям 4 всяческие приветствия. |