Letter 751

Date	4/16–8/20 February 1878
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	San Remo
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1150)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 366–368 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 98–99 (abridged)
Notes	Original incorrectly dated "4/16–8/19 February"

Text

Russian text (original)

Суббота, 4/16 февр[аля] 1878. Совершили на ослах чудесную прогулку на расстоянии двух часов отсюда в церковь Santa Maria di Guardia, стоящую на высокой горе, с которой вид удивительный. Я сегодня немножко нездоров; маленький жарок и насморк. Поэтому вечером я никуда не ходил; сидел дома и пил чай. Модя ходил гулять. Теперь стоят Великолепные лунные ночи. Воскресенье. 5/17 Спал не без некоторых странных лихорадочных сновидений, но хорошо. У меня грипп, т. е. маленькое болезненное состояние, очень приятное, когда хочется нежиться и валяться. Насморк ужасный. Ездили после завтрака кататься в городок Faggia на расстоянии вёрст 10. Вечер сидел дома, с нетерпением дожидаясь 10 часов, чтоб лечь спать. Так и сделал. Понед[ельник] 6/18 февр[аля] 1878 г[ода] Спал очень сладко и крепко, но опять с лихорадочными сновидениями. Между прочим, с изумительною живостью видел во сне, что обедал вдвоём с Россини и ругал увертюру «Вильгельма Телля», а тот обижался. Хотел все объять необъятное, как всегда при маленьком жарке. Проснулся здоровый. Сегодня последний день нашего пребывания в San-Remo. Рекапитулируя все 7 недель, проведённых здесь, я не могу не прийти к заключению, что они принесли мне громадную пользу. Благодаря правильности жизни, подчас скучного, но всегда ненарушимого спокойствия, а главное, благодаря времени, которое залечивает всякие раны, я вполне выздоровел от сумасшествия. Я, несомненно, был несколько месяцев сряду немножко сумасшедшим, и только теперь, вполне оправившись, я научился объективно относиться ко всему, что наделал во время этого краткого сумасшествия. Тот человек, который в мае задумал жениться на А[нтонине] И[вановне], в июне как ни в чем не бывало написал целую оперу, в июле женился, в сентябре убежал от Жены. в ноябре сердился на Рим и т. д. — был не я, а другой Пётр Ильич, от которого теперь осталась только одна мизантропия, которая, впрочем, вряд ли когда-нибудь пройдёт. Я перестал трагически смотреть на А[нтонину] И[вановну] и на свою неразрывную связь с ней. Лишь бы только она оставила в покое всех моих близких и меня, пусть себе наслаждается жизнью. Но для того, чтобы она оставила нас в покое, нужно, чтобы ты перестал потворствовать ей и исполнил бы мою просьбу, изложенную в последнем письме. Это тварь слишком презренная, чтоб с ней церемониться. Платить, пожалуй, нужно все, чего она просит, — но не даром, а требуя от неё, чтоб она не тревожила нас. Итак, пусть даст положительное обязательство держать себя подальше, — иначе она не получит ни [...]. Своим выздоровлением я больше всего обязан тебе, Надежде Филаретовне и Модесту, сожительство которого вместе с Колей (я безгранично люблю этого ребёнка) составляют для меня истинное благо. Теперь 12 часов утра. Я допишу этот листочек завтра вечером в Пизе, где мы будем ночевать. Пиза Среда утром. 19/8 ф[евраля] Ехали вчера от 7 час[ов] утра до 7 ч[асов] не останавливаясь, без единой станции, где бы можно было поесть. Даже в Генуе едва успели перебежать с одного поезда на другой. Притом для экономии поехали во 2-ом классе. Ужасно неудобно и утомительно! До сих пор ещё ничего не видели. После ужина и после того, как Коля заснул, мы с Модестом пошли погулять и заходили постоять в театр, где шла «Forza del Destino». Театр огромный и великолепный, но пустой. Исполнение отвратительное, а тенор имел совершенно фигуру Апухтина. Только что я встал. Погода, к счастью, великолепная. Целую тебя крепко. П. Чайковский