Letter 1750

Date	13/25 May 1881
Addressed to	Sergey Rachinsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 631, л. 107–108)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 470–471 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 106–107

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Каменка 13 мая 1881 г[ода] Дорогой Сергей Александрович Простите, что лишь теперь отвечаю на письмо Ваше, полученное мною ещё недели две тому назад. Все это время, вследствие некоторых семейных тревог, я находился в состоянии духа столь мучительном, что даже поспешить выразить Вам искреннюю и живую благодарность за дорогое для меня сочувствие Ваше — не хватало силы. Теперь здоровье сестры моей (в семействе которой я провожу последние три года) после тяжкой болезни, грозившей трагическим концом, начинает восстанавливаться, и прежде всего мне хочется откликнуться на глубоко тронувший меня привет Ваш. Вы спрашиваете, помню ли я Вас? Не только помню, но часто думаю о Вас, вспоминаю много различные выражения сочувствия Вашего к моим музыкальным трудам, ободрявшие и утешавшие меня ещё в то время, когда это было для меня величайшею редкостью; люблю припоминать приятные вечера, которые проводил у Вас в Вашей уютной квартирке на Дмитровке; нередко задумываюсь над странной судьбою Вашей, столь неожиданно перенёсшей Вас с университетской кафедры на стул сельского учителя, — ну словом, Ваш милый, светлый образ жив в моей душе и никогда не изгладится из моей памяти. Подобно Вам, я уже несколько лет провожу жизнь вдали от прежней сферы деятельности. Большую часть года я проживаю в деревне у сестры; зимой езжу за границу и живу в Италии, где тоже стараюсь скрываться и избегать общества. Нелюдимость, которою я всегда страдал, обратилась у меня теперь в какое-то болезненное чувство страха перед всяким соприкосновением с людьми. В этой нелюдимости вовсе нет мизантропического элемента. Напротив, чем более порываются у меня всякие связи с обществом, тем более я проникаюсь любовию к человеку. Я не люблю только той формы городской жизни, которая, сталкивая вас ежедневно с тысячью людей, отнимает возможность деятельно любить тех немногих из них, с которыми связывает близость материального или духовного родства. Мне столь же ненавистны, напр[имер], салонные людские отношения, сколь бесконечно дороги, напр[имер], семейные. Быть может, благодаря этому удалению от суетного вращения среди городской толпы я всё более и более проникаюсь новым и сладостным чувством, прежде находившимся во мне лишь в зародыше. Я стал верить в Бога и любить его, чего прежде не умел. Если он пошлёт мне силы, то я, согласно высказанному Вами желанию, потружусь для церковной музыки. Крепко жму Вашу руку, дорогой, милый, хотя и далёкий друг. Ваш П. Чайковский Позапрошлую зиму и часть прошлой я жил в Риме и часто вспоминал Вас. Помню, что Вы всегда с любовью говорили об этом чудном городе.

Kamenka 13 May 1881 Dear Sergey Aleksandrovich Forgive me for only now replying to your letter, which I received two weeks ago. All this time, due to some family troubles, I have found myself in such an agonising state of mind that I could not even muster the strength to rush to express to you my sincere and lively gratitude for your precious sympathy towards me. Now my sister (amongst whose family I have spent the last three years), after a serious illness which threatened a tragic end, is starting to recover her health, and my foremost desire was to respond to your greeting, which profoundly touched me. You ask whether I remember you? I not only remember, but often think of you, recalling your numerous different expressions of sympathy towards my musical works, which encouraged and comforted me even at that time when that was the greatest rarity for me; I like to recall the pleasant evenings which I spent at your cosy apartment on Dmitrovka; and I not infrequently ponder your strange fate, when you so unexpectedly transplanted yourself from a university chair to the stool of a rural teacher. Well, in short, your dear radiant image lives on in my soul, and shall never be erased from my memory. Like you, I have been living for several years away from my former sphere of activity. I live for most of the year in the country with my sister; in the winter I travel abroad and live in Italy, where I also strive to hide and avoid society. The aloofness that has always afflicted me has now turned into a painful feeling of terror whenever I am confronted with any sort of contact with people. There is no misanthropic element at all in this aloofness. On the contrary, the more I try to have any sort of connection with society, then the more I am filled with love for mankind. I just have no love for that form of urban life which throws us together every day with a thousand people, and deprives us of the opportunity to actively love those few to whom we are connected by virtue of material or spiritual kinship. For example, salon society is just as hateful to me as family, for example, is infinitely precious. Perhaps by virtue of this distance from the hubbub of the urban crowd, I feel increasingly instilled with something new and sweet, which hitherto had been merely in an embryonic state inside me. I began to believe in God and to have a love for him that I did not know before. If he sends me the strength, then I, in accordance with your wishes, will labour for church music. I shake your hand warmly, dear and kind, albeit distant, friend. Yours P. Tchaikovsky For part of last winter, and the winter before, I lived in Rome, and often remembered you. I recall how you always talked lovingly about this wonderful city.