Letter 56

Date	9/21 July 1861
Addressed to	Ilya Tchaikovsky
Where written	Berlin
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 33, л. 79–80)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 50–52 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 5–7 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 64–66 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 5–6 (English translation; abridged) П. И. Чайковский. Забытое и новое (1995), p. 126 (abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Luis Sundkvist and Brett Langston

Берлин, 9/21 июня 1861 г[ода] Милый Папаша! Мы уже третьи сутки в Берлине; не писал Вам раньше, чтобы успеть собраться с впечатлениями. До самого Берлина путь наш мы совершили благополучно, — не особенно весело и не особенно скучно. В Динабурге нас посадили в очень удобный дилижанс, и через сутки уже мы были в Ковно, где со мной случилось весьма неприятное происшествие. Не доезжая до Ковно, в одной из станций я отправился отдать большой долг природе, но почувствовал вдруг довольно сильный припадок геморроя, т.е. нек[ото]рую боль в заднем проходе и огонь. Я сообщил об этом ехавшему с нами французу, премилому господину, и он посоветовал выпить мне стакан холодной воды, что я и исполнил. Вода подействовала на меня слабительно, и вдруг, почти въезжая уже в Ковно, я почувствовал такое непреодолимое желание испражниться, что панталоны послужили мне нужником. Можете представить моё положение; в Ковно я прямо отправился в нужник и для омытия себя должен был пожертвовать целою парою белья. Как это происшествие ни неприятно — но оно всё-таки не несчастье, а потому я повторяю, что путь наш свершился благополучно. От Ковно до границы три часа езды. Переезд через границу — минута поэтическая и торжественная, — все перекрестились, и последний русский часовой громко воскликнул нам: «С Богом!», махнув знаменательно рукой. В Эндкундене уже немцы, пиво, талеры и вся немецкая пакость. В Четверг рано утром мы приехали в Берлин и остановились в Hotel de St. Petersbourg, находящийся в самой лучшей улице и считающийся первым. Одевшись и умывшись, мы отправились шляться по городу и наблюдали немецкие нравы. Город похож на Петербург, но в изгаженном виде. Воздух ещё тяжеле и вонюче, а воды мы и не видали. Шпре — какая-то пародия на реку, — да и всё у немцев пародия на других людей; ниже я сообщу Вам мои общие впечатления, а теперь расскажу по порядку, что мы делали. В первый день мы прошлялись до самого обеда по городу, а обедали в нашем отеле за table d'hôt'ом. Немецкая кухня, как она ни смешна, а пришлась мне довольно по вкусу; кушаний много и они сытны. Вечером отправились в Кролю (нечто вроде Излера); там множество народу, пьющего пиво и бессмысленно шляющегося по саду, освещённому газом и вообще устроенному довольно недурно; там встретились мы с двумя русскими, которые и ехали вместе с нами, и целым обществом отправились на шпицбал, где бывают все берлинские камелии. Если Вы хотите иметь понятие о берлинских женщинах, то представьте себе, положим, нашу прачку Катю, одетую только вдвое хуже, чем она обыкновенно одевается, отнимите от неё грацию, врождённую русским женщинам, руки её положите в микроскоп, вместо ноги приставьте старый и огромный утюг, заставьте её пробежаться, чтобы воняло потом, и вы будете иметь фотографию здешних дам. Танцы у них до того смешны, что мы с Василием Васильевичем приходили в ужас; наших танцев у них и в помине нет. Познакомившись с некоторыми женщинами, мы отправились на другой подобный же бал и вынесли из него те же впечатления. На другой день мы купили «Полярную звезду», которой Василий Васильевич так начитался, что с ним от раздражения нерв сделалось дурно, и за обедом он ничего не ел. После обеда отправились в театр; давали комическую оперу «Orpheus in Hölle». Театр какой-то летний, вроде большого балагана; декорации и вся обстановка — нищенские; актрисы, актёры, певицы, танцовщицы — всё это ниже всякой критики. Потом опять были на балу и опять удивлялись отсутствию в берлинских дамах вкуса, манер, остроумия, весёлости. Скажите тёте Лизе и Саше, что во всём Берлине мы нашли только одну Гарибальди — и то на самой первой берлинской камелии, а все другие считают это какою-то недосягаемою роскошью. Сегодня вечером отправляемся в Гамбург, а оттуда в Лондон на пароходе. Жизнь здесь недорога, но русский рубль принимается за что-то гораздо меньшее, чем талер. Вообще же я пришёл к убеждению, что немецкая народность — есть самое уродливое порождение природы. Во всяком случае, путешествие доставляет мне огромное наслаждение, и этот подлый Берлин даже интересовал меня. Теперь мы его, однако, изучили, — и довольно! Целую Вас крепко, крепко, передайте то же самое и всем нашим. Ещё раз целую Вас. Пишите скорее в Антверпен на има M[essieu]rs les frères Breuls, Anvers, Belgique для передачи Писареву. Прощайте, напишу из Гамбурга. П. Чайковский Позаботьтесь, Папаша, чтобы Толя и Модя не сидели сложа руки. Пишу Вам адрес наш поподробнее. Адресуйте Belgique, Anvers, M[essieu]rs les frères Breuls, для передачи В. В. Писареву. Оставить впредь до востребования. Или адресуйте прямо в Париж, poste restante.

Berlin 9/21 June 1861 Dear Papasha! We have now been in Berlin for three days: I didn't write to you earlier so that I would have time to gather all my impressions together. Our journey all the way to Berlin went quite well — it wasn't particularly enjoyable and not particularly boring. In Dinaburg we took our seats in a very comfortable stage-coach, and within twenty-four hours we were already at Kovno, where something very unpleasant happened to me. In one of the stations approaching Kovno, I went to pay a large debt to nature, but suddenly I felt quite a strong attack of haemorrhoids, i.e. some pain and burning in my back passage. I reported this to the Frenchman who was riding with us, an awfully nice gentleman, and he advised me to drink a glass of cold water, which I did. The water had the effect of a laxative on me, and suddenly, as we were about to enter Kovno, I felt such an irresistible urge to defecate that my trousers served as a lavatory. You can imagine my position; in Kovno I went immediately to the lavatory and it was necessary to sacrifice all my underwear. This incident was unpleasant and, unfortunate as this incident was, afterwards we were able to proceed safely on our way. From Kovno to the border it is a three hours' drive. The crossing of the border was a poetic and solemn moment. Everyone crossed themselves, and the last Russian sentry called out to us loudly "God speed!" after waving his hand significantly. At Eydtkuhnen we already came across Germans, beer, thalers, and all that German filth. Early on Thursday morning we arrived in Berlin and checked into the Hotel de St. Petersbourg, which is situated on the very best street and is considered the finest in the city. Having washed and got dressed, we set off to stroll around the city and observed German customs. The city resembles Petersburg, but in a befouled way. The air is even more stifling and stinking, and we didn't catch sight of any water. The Spree is some kind of parody of a river — indeed, with the Germans everything is a parody of what one sees in other countries. Further down I shall give you my general impressions, but now I shall tell you what we got up to in chronological order. On the first day we strolled around the city until dinner-time; we then dined at our hotel's table d'hôte. German gastronomy, for all its ridiculousness, is nevertheless rather to my liking: there are lots of dishes and they are very filling. In the evening we headed for Krolls (it's something like Isler's) , where there are masses of people drinking beer and thoughtlessly loafing about the garden, which is illuminated by gaslight and on the whole is set up rather nicely. We met the two Russians there who had travelled together with us, and we all then set off together to a society dance where all the Berlin cocottes are to be found. If you want to get an idea of the women in Berlin, then picture to yourself, say, our laundress Katia, only dressed twice as shabbily as she normally dresses: take away from her the innate gracefulness of Russian women, put her hands under a microscope, instead of a foot attach to her leg an old and bulky flat-iron, get her to rush about so that she stinks of sweat, and you will have a photographic portrait of the local ladies. Their dances are so ridiculous that Vasily Vasilyevich and I were quite horrified: no one here has even the faintest idea of dances like ours. Having made the acquaintance of some women, we went to another similar ball which left us once again with the same impressions. The next day, we bought the "Polar Star" , and Vasily Vasilyevich read so much of it that he felt quite sick from nervous irritation and didn't eat a thing at dinner. After dinner we headed for the theatre: there was a performance of the comic opera "Orpheus in the Underworld". It is a kind of summer theatre, rather like a large fair-booth; the scenery and indeed the whole furnishings are beggarly; the actors, actresses, singers and dancers are altogether beneath criticism. Afterwards we went to a ball again and were yet again amazed by the Berlin ladies' lack of taste, manners, wit and gaiety. Tell Aunt Liza and Sasha that in the whole of Berlin we have encountered just one Garibaldi — and that was being worn by the very choicest Berlin cocotte, whilst all the others regard this as some kind of inaccessible luxury. This evening, we are setting off for Hamburg, and from there we shall travel to London on a steamship. The cost of living here isn't too high, but the Russian ruble is reckoned at a very unfavourable exchange rate against the thaler. On the whole, I have become convinced that the German nation is the most monstrous offspring of Nature. In any case, this trip is giving me tremendous pleasure, and this vile city of Berlin even captured my interest. Now, though, we have studied it completely, and that's enough! I kiss you warmly, ever so warmly — convey the same to all our folks. I kiss you once again. Write as soon as you can to Antwerp, addressing your letter to: M-rs les frères Breuls, Anvers, Belgique, to be handed over to Pisarev. Goodbye, I shall write from Hamburg. P. Tchaikovsky Do make sure, Papasha, that Tolya and Modya aren't just hanging around idly. I am going to write out our address in more detail. Address your letter to: Belgique, Anvers, M-rs les frères Breuls, to be handed over to V. V. Pisarev. To be left at the post-office until it is called for. Or write directly to Paris, poste restante.