Letter 833

Date	18/30 May–20 May/1 June 1878
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Brailov
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1490)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 167–168 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 407–412 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 166–167 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 262–267 (abridged) П. И. Чайковский. Забытое и новое (1995), p. 122 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 162–164 (English translation; abridged), p. 536 Неизвестный Чайковский (2009), p. 258–264

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Браилов 18 мая Я отошлю завтра это письмо прямо в Гранкино. Мне приятно будет, если ты, приехавши туда, уже найдёшь мою цидулку. Милый Модя мой! Как бы мне было здесь чудно хорошо, если б я мог знать, что и тебе хорошо. Но увы, хотя я и знаю, что ты в Каменке, но знаю также, что пребывание там отравлено для тебя, во-1-х, предстоящей поездкой в Гранкино; во-2-х, моим отсутствием. Последнее предположение не свидетельствует о моей нескромности; я наверное знаю, что насколько разлука с тобой отравила моё пребывание здесь, настолько и ты должен страдать оттого, что недостаёт меня. Но тут время, разумеется, имеет большое значение. Сегодня я уже менее тоскую, чем вчера, а завтра буду тосковать менее, чем сегодня. Вчера приезд Алёши очень утешил и обрадовал меня. Впрочем, подробности о вчерашнем вечере и сегодняшнем дне ты узнаешь из моего письма, которое я адресую к Саше. Если оно уже тебя не застанет, то тебе перешлют его. 19 мая 7 ч[асов] веч[ера] Сейчас возвратился с гулянья в очень весёлом расположении духа, как вдруг мне падали депешу из Каменки, из коей узнаю, что телеграмма, посланная мною третьего дня из Жмеринки, не дошла. Весьма эта меня удивляет и огорчает. Представь себе, Модя, что, несмотря на то, что я совершенно свободен, что мне никто не мешает и никто ни в чем не стесняет, — я всё-таки не успеваю сделать всего, что бы хотелось, и это меня немножко раздражает. Хотел сегодня утром переписать пиэсу скрипичную и не успел дописать и половины. Хотел написать письмо и Котеку, и тебе, и Над[ежде] Фил[аретовне] — и не имею времени докончить сей листок, ибо хочу до заката солнца погулять, а потом ужинать, играть и спать. Как я исполню намеренье написать все три письма? Я продолжаю быть вполне довольным Браиловым. В нем нет прелести характерности, в нем ничто не напоминает старину, — все с иголочки, и вообще дом напоминает скорей городской, чем деревенский. Но зато все так роскошно, широко, комфортабельно. Сад мне все более и более нравится. Сегодня я перелез через стену сада, и передо мной невдалеке открылся небольшой квадратный лесочек. Я тотчас туда отправился. Оказалось, что эта остатки сада, когда-та разведённого католическими монахами имеющегося здесь монастыря, бывшего до 1840 г. католическим. От стены, которой он был обведён, остались руины ворот довольно живописных. Деревья старые, толстые, трава густая, сочная — просто прелесть что такое. Место это мне нравится больше всего из того, что я видел. Тут есть обширное поле для воображения. Я сел под огромный дуб, стал воображать, как некогда тут гуляли монахи, как они смиряли плоть. От плоти два шага до обуревающей меня страсти. Я стал думать об Аст[aпке] с страстью, с непобедимой жаждой упиться её прелестями и тут... Ничего, ничего... молчание! Алёша очень мил. Впрочем, об нем завтра. 20-го мая Получил сегодня твоё письмо. Если ты поставил себе за дачей расстроить меня, — то цель твоя вполне достигнута! Да! Мне очень больно и очень жаль, что ты заговариваешь опять совершенно серьёзно о предмете, который я считал уже исчерпанным. Я думал., что ты., наконец, привык к мысли о там, что наши мечты жить вместе суть только мечты, совершенно неприложимые к жизни. Ты опять! Моденька, я тебе в последний раз скажу по этому поводу то, что думаю, и очень коротко. 1) Уж если тебе жить в Москве, то только у меня или со мной, это все равно. Жить тебе отдельно или у Кольрейфов, как ты предполагал, — лишено всякого смысла. Наконец, уж если пошло на сравнение, то жизнь с грубоватым, но честным Конради и с его глупой, пошлой, капризной, но цивилизованной женой лучше, чем жизнь с ростовщиком Кольрейфом, старичишкой, пользующимся самой жалкой репутацией, и его женой, сквозь видимую ласковость которой я никогда не мог привыкнуть равнодушно усматривать, как она аккуратно напоминала мне об уплате самых жидовских процентов, которые я платил и до сих пор плачу её мужу. 2) Жить тебе со мной нельзя по тысяче причинам. а) Я недостаточно всё-таки люблю Колю, чтоб ради него совершенно радикально изменить весь строй моей жизни. б) Я нахожу, что лучше Коле лицезреть разные недостатки своих родителей, по поводу которых ты вывел софистическое заключение, что для его совершенствования вредно быть свидетелем различных проявлений этих недостатков (да и у кого их нет?), чем лицезреть мои пороки и мои недостатки, от которых ради него я не имею сил отделаться. в) ответственность. которая легла бы на меня с той минуты, как я бы сделался главой семейства, в которое попал бы Коля, — мне не по силам. г) я не хочу, чтоб злые языки начали язвить невинного ребёнка, про которого неизбежно стали бы говорить, что я готовлю себе в нем любовника, да притом немого, чтобы избегнуть сплетней и толков; д) я слишком раздражителен. слишком дорожу абсолютным покоем, чтобы не тяготиться постоянною жизнью с ребёнком, да притом таким трудным и болезненно суетливым, как Коля; е) в принципе я вообще против сожительства с кем-либо, даже с самыми дорогими и близкими людьми. Это порождает денежные расчёты. А там, где денежные расчёты, всегда может явиться недоразумение. Другое дело, если б ты, напр[имер], приехал жить ко мне хотя бы на целые годы, но один, т е. гостить у меня. Но раз что ты поселишься со мной и с Колей, который богаче нас обоих, я буду смотреть на тебя как на самостоятельного сожителя, и тут появится тысяча разных маленьких сомнений, недоразумений, разъяснений. которые ни к чему хорошему не приведут. Но ты заметишь, что я рассуждаю как эгоист и что пора перейти от забот о моем собственном благополучии к твоему. Итак, теперь я буду рассматривать неудобства твоего разрыва с Конради с точки зрения твоих нравственных и матерьяльных интересов. 3) а) Нечего правду таить. Когда ты, увлечённый своим желанием разъехаться с Алиной Ивановной, говоришь, что удовольствуешься 3 и даже 2 тысячами, лишь бы добиться цели, то я не могу в глубине души не удивляться твоей наивности и твоему незнанию самого себя. Уж вот именно: кто бы другой говорил, а не ты. Несмотря на все неблагоприятные стороны твоего трудного и тяжёлого положения, всё-таки, ввиду твоего колоссального неумения обращаться с деньгами, я считаю для тебя большим счастьем, что ты живёшь на всем готовом. Ты иначе и не можешь жить. А кому, как не родителям Коли, естественнее и проще всего взять на себя заботы о твоей обстановке, т. е. об том, чтоб у тебя были обеспечены все главные жизненные потребности, как-то: квартира, стол, прислуга и прачка. б) Ты напрасно, читая эти строки, заподозриваешь, что я не хочу стать на твою точку зрения, т. е. забываю твою ненависть к А[лине] И[вановне]. На это я тебе скажу, что ты, наверно, не больше её ненавидишь, чем я ненавидел Рубинштейна, об чем я, впрочем, никому никогда не говорил. И всё-таки я жил с ним, ибо это было нужно, и терпел до тех пор, пока не явилась возможность переехать от него без ссоры и неприятностей; в) ссора и неприятности с Конради неизбежны, если ты от них уйдёшь с Колей, и это будет отзываться очень тяжело на Коле, а тебе совершенно отравит твою мнимую свободу. г) Свобода твоя будет только мнимая. Будучи в денежном отношении в зависимости от Конради, ты не сделаешься свободным человеком, но разница та, что, оставаясь у них, зависимость твоя нормальна, а переехавши от них, зависимость твоя ненормальна. д) Переехавши от Конради, твои обязанности усложнятся в 10 раз, ибо что бы ты ни говорил, а для тебя очень важно то, что, живя у них, ты можешь уходить из дому сколько угодно; поселившись же с Колей отдельно, ты будешь прикован к дому вечно. е) Нет никакого сомнения, что в первый же месяц после твоего переселения ты ощутишь денежные затруднения. Пока ты их ощущал только на себе, большой беды не было, но когда ты с ужасом увидишь, что недостаток денег отзывается на Коле, ты будешь глубоко страдать, в тысячу раз больнее, ядовитее, чем страдаешь теперь от антипатии к Ал[ине] И[вановне]. Ах! я мог бы привести ещё тысячу аргументов. Но к чему? Главная суть в том, что я знаю, я чувствую, я предвижу множество бедствий, если ты, не послушавши меня, всё-таки сделаешь по-своему. В вопросе о переселении от Конради ты также слеп, как я был слеп в прошлом году по поводу женитьбы. Если не так же, то почти так же. Скажи, пожалуйста, Модя, неужели ты думаешь, что я бы не почёл величайшим счастьем жить с тобой при других, благоприятных, нормальных условиях? Неужели ты можешь сомневаться в моей безграничной любви к тебе? Пожалуй, сомневайся. Но я в твоей любви ко мне не сомневаюсь ни минуты, и вот жертва, которой я прошу у тебя для меня. Пожалуйста, в виде жертвы, ради меня, оставь, забудь своё намеренье уехать от Конради. Относительно тебя я могу быть покоен только, пока ты с Колей у них. Постарайся подавить в себе враждебность к матери Коли. Она всё-таки его мать. Живи так, чтоб поменьше видеться и встречаться с ней, но всё-таки живи у них. Это так должно быть. Ибо ты столько же серьёзен, неподражаем, велик (sic!) в исполнении своего долга относительно Коли, сколь легкомыслен в жизни. Если ты думаешь, что оказываешь мне услугу, бросая Конради и переселяясь ко мне или близ меня, то очень заблуждаешься. Это принесёт мне только массу тревог, забот и мук, — а у меня их, ей-Богу, было уж довольно. Кто знает может быть, обстоятельства переменятся, может быть, судьба сама собой, без насилования её, устроит наше сожительство? Жизнь моя в Москве непрочна. Может быть, я переселюсь к тебе или поблизости от тебя! Тогда другое дело. Но, ради Бога, не предпринимай ничего теперь. Уж если ты предлагаешь Конради посвящать им все летние месяцы, то не лучше ли тебе помириться с status quo и, продолжая по-прежнему жить с ними зимой, летом в виде каникул жить со мной, с Сашей, в Каменке, за границей, где бы то ни было. Ну, делай как хочешь. Я теперь говорил об этом в последний раз. Своего мнения я не изменю. Мне очень досадно будет, если ты рассердишься на меня. Что бы ты ни сделал, моя любовь к тебе никогда не поколеблется, — но я никогда не помирюсь с мыслью, что ты легкомысленно взял на себя такую обузу, с которой нелегко справиться. Что касается убийственной мысли, что, любя тебя и Толю больше всего в мире, я обречён жить вдали от Вас, то я к этому уже достаточно привык, и притом я вовсе не теряю надежды, что судьба когда-нибудь соединит нас. Впрочем, и то сказать! Может быть, в этом есть и хорошая сторона. Сколько радости и счастья доставляют мне свидания с вами! Как приятна среди жизненной рутины лелеять себя надеждами таких свиданий, ожидать их как праздника! Притом же мой странный, раздражительный нрав à la longue должен быть утомителен и тяжёл для постоянного сожительства. Сейчас еду кататься на завод. По возвращении допишу письмо. 7 часов вечера Ездил в завод, который грандиозен и великолепен. Брал с собой Алёшу. Директор завода (граф Сципио) провёл меня по всему заводу и относился ко мне, как к начальнику. Я конфузился. Оттуда поехали в лес, но едва приехали, как началась гроза. Я струхнул, и мы отправились назад, хотя туча прошла, едва помочивши землю. Меня теперь беспокоит, что ты рассердишься на это письмо. Пожалуйста, прости, Модя мой милый, если я что-нибудь высказал резко. Ей-Богу, мною руководит единственно желание тебе блага. На твои отношения к Коле я смотрю как на крест, который ты несёшь с великой христианской добродетелью. Зачем это все случилось? Может быть, к лучшему, может быть, нет, — но я очень хорошо понимаю всю тяжесть этого креста. И тем не менее сердце моё чует много бед, если ты меня не послушаешь. Впрочем, делай как знаешь. Во всяком случае, ты будешь всегда занимать львиную часть моего сердца. Алёша очень мил и забавен. Видя, как все падают ниц в моем присутствии, и он обращается со мной почтительнее обыкновенного. Во время прогулок с ним по лесу всё-таки та о том, то о другом поспорим. Моё знание русского языка обогатилось вследствие его болтовни. Шамарова куча — значит муравьиная куча; труп мёртвой собаки на его языке называется требушина и т д. Мне было бы совсем хорошо и весело, но ты меня беспокоишь. Когда-то дойдёт до тебя это письмо? Между тем ты, едва приехавши в Гранкино, начнёшь предпринимать меры, и я неприятности. Об одном прошу тебя: непременно нам нужно в июле повидаться; если ты захочешь, чтоб я съездил в Гранкино, — я готов, но нам нужно ещё пожить вместе в Вербовке. Ради Бога! Страстно тебя обнимаю. Твой П. Чайковский

Brailov 18 May Tomorrow I'll send this letter off straight to Grankino. I'll be glad if, when you arrive, you find my note already there. My dear Modya! How wonderfully fine it would be for me here if I could know that you were fine too. But alas, although I know that you're in Kamenka, I also know that your time there is spoiled for you — firstly, by the forthcoming trip to Grankino, and secondly by my absence. The last proposition is not a sign of my immodesty; I surely know that as much as the separation from you has spoiled my stay here, then you must also be suffering and missing me. But here, naturally, time has great significance. Today I'm moping less than yesterday, and tomorrow I'll mope less than today. Alyosha's arrival yesterday was a great consolation and cheered me up. Anyway, you'll learn the details about yesterday evening and today from my letter addressed to Sasha. If it hasn't already caught you, then they'll forward it on. 19 May 7 o'clock in the evening I just returned from a stroll in a very cheerful mood, when suddenly I had a dispatch from Kamenka, from which I learned that the telegram I sent from Zhmerinka the day before yesterday did not arrive. This greatly surprises and saddens me. Just imagine, Modya, that despite the fact I am completely free, that no one bothers me and no one constrains me in any way — I still don't manage to do everything I would like, and this rather irritates me. This morning, I wanted to write out a piece for violin, and I didn't manage to write even half of it. I wanted to write a letter to Kotek, and to you, and to Nadezhda Filaretovna — and I don't have the time to finish this page, because I want to go for a stroll until sunset, and then have supper, to play and sleep. How shall I fulfil my intention to write all three letters? I continue to be quite content with Brailov. There is no intrinsic charm to it, nothing in it that's reminiscent of the old days — everything is brand new, and in general it's more of a town house rather than a country one. But then everything is so luxurious, spacious, comfortable. I like the garden more and more. Today I climbed over the garden wall, and a small square wood appeared in front of me, not too far away. I set off there forthwith. It turned out that this was the remains of a garden planted at one time by the Catholic monks at the monastery here, which was Catholic until 1840. Only the ruins of a rather picturesque gate survive from the walls that surrounded it. The trees are old and broad, the grass is thick and lush — it's simply lovely. I like this place more than anything else I've seen. There is plenty of scope for the imagination here. I sat under an enormous oak tree and began to imagine how the monks once walked here, how they tamed their desires of the flesh. It's a mere couple of steps from the flesh to my being overwhelmed by desire. I started to think passionately about Astapka, with an unquenchable thirst to revel in her charms, and then... Nothing, nothing... silence! Alyosha is very sweet. Anyway, more about him tomorrow. 20th May I received your letter today. If you had been trying to upset me, then you have fully achieved your aim! Indeed! It pains me very much, and I very much regret that once again you are once again seriously bringing up a subject that I already considered exhausted. I thought that you had finally become reconciled to the idea that our dreams of living together were merely dreams, utterly impractical in life. But here you go again! Modenka, for the last time I'll tell you what I think about this, and very briefly. 1) If you're going to live in Moscow, then it will either be with me or close by me — this makes no difference. Whether you live separately or with the Kohlriefs, as you proposed, makes no sense at all. Ultimately, if we go into comparisons, then life with the coarse but honest Konradi and his stupid, vulgar, capricious but civilised wife is better than life with the moneylender Kohlrief, an old man who enjoys the most pitiable reputation, and his wife, whose apparent kindness belies an indifference that I could never become used to, and how she pointedly reminded me that I had to pay, and still am paying, the most Jewish rate of interest to her husband. 2) There are a thousand reasons why you cannot live with me. a) I still don't love Kolya enough to completely and radically alter my entire way of life for his sake. b) I consider it better for Kolya to contemplate on the various shortcomings of his parents, about which you came to the sophistic conclusion that it's harmful for his development to witness various displays of these shortcomings (and who is without them?), than to contemplate my vices and my shortcomings, of which I don't have the strength to rid myself for his sake. c) the responsibility that would fall on me from the moment I became the head of the family into which Kolya would find himself is beyond my strength. d) I don't want malicious tongues to start spiting an innocent child, about whom they would inevitably begin to say that in him I'm preparing a lover for myself, and, moreover, a mute one, in order to avoid gossip and rumours; e) I am too irritable, I value absolute peace too much as not to be burdened by constantly living with a child, and one as difficult and painfully fussy as Kolya; f) I am generally against cohabitation with anyone in principle, even with those people dearest and closest to me. This gives rise to financial settlements. And where there are financial settlements, misunderstandings can always arise. It would be a different matter if you, for example, came to live with me for at least a whole year, but alone, i.e. as my guest. But if you have occasion to settle with me and with Kolya, who is wealthier than the both of us, I shall look upon you as an independent lodger, and this will result in a thousand various little doubts, misunderstandings and arguments, from which no good will come. But you will notice that I am speaking selfishly, and that it's time to move from bothering about my own well-being to yours. So now I shall consider the inconvenience of your break with Konradi from the point of view of your moral and material interests. 3) a) There is no need to conceal the truth. When you, carried away by your desire to part ways with Alina Ivanovna, say that you will be content with 3 or even 2 thousand, just to achieve your aim, then I cannot help but be surprised in the depths of my soul by your naivety and your lack of self-awareness. But the point is this: who else but you would say that? Despite all the unfavourable aspects of your difficult and complicated situation, nevertheless, in view of your colossal inability to handle money, I consider you greatly blessed to be living with everything provided for. You cannot live any other way. And who, if not Kolya's parents, will attend to your needs so naturally and straightforwardly, i.e. to ensure that you have all the basic essentials of life, such as an apartment, a table, a servant and a laundress. b) It is pointless for you, reading these lines, to suspect that I do not want to take your point of view, i.e. to forget about your hatred towards Alina Ivanovna. To this, I'll say that you probably hate her no more than I hated Rubinstein, which, however, I never told anyone about. And still I lived with him, for it was necessary, and I endured it until the opportunity arose to move away from him without quarrels and unpleasantness; c) quarrels and unpleasantness with Konradi are inevitable if you take Kolya away from them: this will take a heavy toll on Kolya, and will completely poison your imaginary freedom. d) Your freedom will only be imaginary. Being financially dependent on Konradi, won't make you a free person, but the difference is that by staying with them, your dependence is normal, but by moving away from them, your dependence is abnormal. e) Having moved away from Konradi, your responsibilities will become 10 times more complicated, because no matter what you say, the most important thing for you is that, while living with them, you can leave the house as much as suits you; having settled separately with Kolya, you will be chained to the house permanently. f) There is no doubt whatsoever that in the very first month after your relocation you will experience financial difficulties. While these only affected yourself, this was no great misfortune, but when you see with horror that the lack of money is affecting Kolya, you will suffer deeply, a thousand times more painfully and more poisonously than you suffer from your present antipathy towards Alina Ivanovna. Ah! I could present a thousand more arguments. But what for? The main point is that I know, I feel, I foresee many disasters if you do not listen to me, and still do things your way. On the matter of moving away from Konradi, you are as blind as I was last year regarding marriage. If not exactly the same, then it's almost the same. Modya, tell me please, do you really think that I wouldn't consider it the greatest happiness to live with you under other, favourable, normal conditions? Can you really doubt my infinite love for you? Perhaps you do doubt it. But I do not doubt your love for me for a moment, and this is the sacrifice that I ask from you for me. Please, as a sacrifice, for my sake, abandon and forget about your intention to leave Konradi. I can only be at peace with regard to you, so long as you and Kolya are with them. Try to suppress your hostility towards Kolya's mother. She is his mother after all. Live in such a way that you see and encounter her less, but still live with them. This is how it must be. Because you are as serious, inimitable, great (sic!) in fulfilling your duties towards Kolya as you are frivolous in life. If you think that you are doing me a service by fleeing Konradi and moving in with me or close by me, then you are very mistaken. This will only bring me a mass of anxiety, worries and torment — and by God, I've had enough of them. Who knows, perhaps circumstances will change, perhaps fate itself, without coercion, will deign for us to live together. My life in Moscow is precarious. Perhaps I'll move in with you, or close by you! Then that's another matter. But, for God's sake, don't do anything for now. If you suggest that Konradi dedicates all the summer months to them, then wouldn't it be better for you to become reconciled with the status quo, and while still living with them in the winter, take holidays in the summer and live with me, with Sasha at Kamenka, abroad, or wherever. Well, do as you wish. I've now spoken about this for the last time. I won't change my opinion. I'll be very annoyed if you are angry with me. No matter what you do, my love for you shall never waver, but I'll never reconcile myself to the thought that you recklessly took a burden upon yourself that could not be easily borne. As for the deadly thought that, loving you and Tolya more than anything in the world, I am condemned to live apart from you, I am already quite accustomed to this, and moreover, I haven't lost hope that one day fate will reunite us. Anyway, that's all I have to say! Perhaps there is a good side to this. How much joy and happiness meeting you brings me! How pleasant it is, amid the routine of life, to cherish the hope of such meetings, and to look forward to them as a celebration! Moreover, my strange, irritable disposition à la longue must be tiresome and difficult for constant cohabitation. I'm just off for a ride to the factory. I'll finish the letter when I return. 7 o'clock in the evening I went to the factory, which is grandiose and magnificent. I took Alyosha with me. The factory director (Count Scipio) took me through the entire factory and treated me as if I were in charge. I was embarrassed. From there we went to the woods, but had barely arrived when a storm began. I baulked, and we made our way back, although the cloud passed by after hardly wetting the ground. I'm now worried that you'll be angry with this letter. Please, forgive me, my dear Modya, if I expressed anything harshly. By God, my sole motivation is your well-being. I view your relationship with Kolya as a cross, which you bear with great Christian virtue. Why did all this have to happen? Perhaps it's for the best, perhaps not — but I understand very well the full weight of this cross. Nevertheless, my heart senses many misfortunes if you do not listen to me. Anyway, do as you wish. In any case, you will always occupy the lion's share of my heart. Alyosha is very sweet and funny. Seeing how everyone bows and scrapes in my presence, he also treats me more respectfully than usual. When walking in the woods we still argue over this or that. My knowledge of the Russian language is enriched by his chatter. A Shamarova hill means an ant hill; the corpse of a dead dog is known as a trebushina in his language, etc. I would be altogether fine and cheerful, but you worry me. When will this letter reach you? In the meantime, as soon as you arrive in Grankino, you'll start to take measures, which will be unpleasant for me. I make one request of you: we must certainly see each other in July; I'm prepared to go to Grankino if you want me to, but we still need to live together in Verbovka. For God's sake! I hug you passionately. Yours, P. Tchaikovsky