Letter 3563

Small text

Date	9/21 May 1888
Addressed to	Yuliya Shpazhinskaya
Where written	Frolovskoye
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2102)
Publication	П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 337 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 426–427

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

село Фроловское 9-го мая 1888 Дорогая Юлия Петровна! Сегодня вернулся из Петербурга, где провёл 10 дней и, как водится, до безумия устал от бестолковой городской суеты. Свидание с родными только отчасти доставило мне удовольствие, ибо, во 1-х, я их мало и редко видел, а во 2-х, многие из них нездоровы, и особенно бедная сестра моя, вечная страдалица. Вот в самом деле горе! У этой женщины были, да и теперь ещё есть, все условия для счастия, а между тем ничего ужаснее её жизни представить себе нельзя. Во 1-х, у неё мучительная болезнь печени (камни), от коей она так страдает по временам, что в течение многих дней не перестаёт кричать отболи. Во 2-х, она отчаянная морфинистка, и чем дальше, тем больше предаётся она этому своеобразному, ужасному виду пьянства. Я не видел её 2 года, очень жаждал свидания с ней, но, кроме горести, оно ничего не принесло. Ох этот морфин!!! Знаете ли, говорил ли я Вам когда-нибудь про старшую дочь моей сестры, красавицу, умницу, погибшую от морфина, к которому по несчастию при учила её мать. Пять лет тому назад я провёл в Париже целую зиму при этой племяннице, которую горячо любил. Она было вылечилась там от морфиномании, но вскоре возвратилась к привычному наркотику и в конце концов отравилась им. Это ужасная трагедия! Представлялся в Петербурге государю. Он был ко мне очень милостив, но мне показалось, что уже нет в нем прежнего благоволения и интереса ко мне. Прежде он удостаивал меня задушевной беседы — теперь моё представление имело чисто официальный характер. А может быть, это мне только показалось. С невыразимым блаженством я уселся вчера в вагон, окончательно, на несколько месяцев, расставшись со всякого рода суетой. Приехал сегодня сюда и нашёл свой сад покрытым уже листвой (чего в Питере ещё нет), а дом приведённым в окончательный порядок. Теперь наступят дни труда, мира и свободы. Только в Москву придётся ещё раз съездить, между прочим, чтобы повидать Ипполита Васильевича и покончить дело о «Капитанской дочке». Знаете ли, Юлия Петровна, сам не знаю, как это случилось, но я начинаю охлаждаться к сюжету «Кап[итанской] дочки», особенно с тех пор, как Ип[полит] Вас[ильевич] написал мне, что он хочет расположить его на целых пять больших актов. Перечёл я недавно повесть и нашёл, что собственно просящихся на музыкальное воспроизведение лиц в ней нет и что, в особенности, героиня уж больно бесцветна. Вероятно, в своё время, когда зашла речь о «Кап[итанской] дочке», я польстился больше всего на обстановку прошлого века и на контраст между господами в европейском костюме и Пугачевым с его дикой ордой. Но одного контраста мало для оперного сюжета; нужны живые лица, трогательные положения... Хотелось бы мне написать оперу не большую в 3-х действиях, с сюжетом характера интимного, где бы раздолье было для лирических излияний. Не придумаете ли чего-нибудь? А если придумате, не составите ли сценарий? Вот хорошо бы и курьёзно было, если бы после г. Шпионского моим либреттистом сделалась бы г[оспо]жа Шпажинская!!! Как Вы можете предполагать, что я сердился на Вас за тираду против винта и винтёров? Нимало. Мне только забавно было, что Вы, так сказать, немножко впросак попали, обрушившись на винт и никак не предполагая, что снабжённый в Вашем воображении всеми добродетелями друг Ваш мог снисходить до ненавистного Вам времяпровождения. Увы! В Фроловском нет у меня партии, а как бы это было хорошо и здорово для меня! Живя один, я иногда чересчур напрягаю себя — а развлеченья, кроме книг, нет. Книги же, опять таки, вызывают напряжение. Ну, будьте здоровы; до свиданья, буду чаще теперь писать. Весь Ваш, П. Чайковский

Village of Frolovskoye 9th May 1888 Dear Yuliya Petrovna! Today I returned from Petersburg, where I spent 10 days and, as usual, was frantically tired from the incoherent commotion of the city. Meeting my relatives only brought me partial satisfaction, because, firstly, I saw them little and rarely, and secondly, many of them were unwell, and in particular my poor sister, an eternal sufferer. This is sorrowful indeed! This woman had, and indeed still has, all the conditions for happiness, and yet nothing more awful than her life can be imagined. Firstly, she has a painful illness of the liver (stones), from which she suffers so much at times that for many days she does not cease screaming in agony. Secondly, she is a desperate morphine addict, and as it goes on, the more she indulges in this awful, peculiar sort of intoxication. I have not seen her for 2 years, and was very keen to meet her, but it brought nothing besides grief. Oh this morphine!!! I do not know whether I ever told you about my sister's eldest daughter, a beautiful, intelligent girl, who died from morphine, which her mother unfortunately taught her to use. Five years ago I spent the whole winter in Paris with this niece, whom I dearly loved. There she was cured of her morphine addiction, but soon returned to her usual narcotic and ultimately poisoned herself with it. An awful tragedy! In Petersburg I had an audience with the Sovereign. He was very gracious to me, but it seemed to me that he no longer had the same favour and interest in me. Previously he gave me the honour of a heart-to-heart conversation — now my audience was of a purely official character. Or perhaps it merely seemed that way to me. It was with inexpressible bliss that I seated myself in the carriage yesterday, finally parting ways with all manner of commotion for several months. I came here today and found my garden already covered with leaves (which Piter still is not), and the house in its finished condition. Now the days of work, peace and freedom will begin. Except that I shall have to go to Moscow again, by the way, to see Ippolit Vasilyevich and to conclude the matter of "The Captain's Daughter". You know, Yuliya Petrovna, I do not know how it happened, but I am starting to grow cold towards the subject of "The Captain's Daughter", particularly since Ippolit Vasilyevich wrote to me that he wants to arrange it over five large acts. I recently re-read the story and found that there are no personalities in it actually crying out to be depicted in music, and that, in particular, the heroine is to colourless. Probably, at one time, when we started talking about "The Captain's Daughter", I was most taken by the setting of the last century, and the contrast between the gentlemen in European costume, and Pugachev with his wild horde. But contrast alone is too little for an operatic subject: it needs living people, emotional situations... I should like to write an opera in no more than 3 acts, with a subject of intimate character, where there would be the freedom for lyrical outpourings. Can you come up with anything? And if you do, won't you put together the scenario? How funny and good it would be if, after Mr Shpazhinsky, Madame Shpazhinskaya were to become my librettist! How can you suppose that I was angry about your tirade against vint and vintists. Not at all. It was just amusing to me that you, so to speak, came a little unstuck by railing against vint, and in no way supposing that your friend, equipped in your imagination with every virtue, could stoop to a past-time that you despised. Alas! I am not having a party in Frolovskoye, but how good and healthy that would be for me! Living alone, I sometimes strain myself too much — and there is no entertainment besides books. Books too can also be a cause of tension. Well, keep well; until we meet, I shall write more often from now on. Yours ever, P. Tchaikovsky