Letter 844

Date	27 May/8 June 1878
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Brailov
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1493)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 417–418 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 169–170 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 285–286 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 166–167 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Браилов 27-го м[ая] 1878 г[ода] Что за пакостная система у судьбы во всякую бочку мёда непременно при мешать ложку дёгтя? Казалось бы, чего лучше, как мне, любящему от времени до времени уединение, пользоваться им в таком чудном месте и в такой восхитительной обстановке! Нет, все отрава какая-нибудь. Первые дни я грустил и беспокоился о тебе. Потом успокоился и начал было предаваться наслаждению беззаветно. Не тут-то было. Пришло письмо от А[нтонины] И[вановны], и с этой минуты меня терзает какое-то неопределённое беспокойство, потребность тотчас же приступить к делу и невозможность уехать отсюда без денег. И ехать нельзя, и наслаждаться спокойствием и одиночеством не могу. Но всего больше суетит и сердит меня мысль о том, что Толя живёт в Москве и я телеграфировал ему, чтобы ожидал меня там, а между тем определенного в виду ничего не имею. Я знаю, что Н[адежда] Ф[иларетовна] не ударит лицом в грязь. Знаю, что деньги будут, — но когда? как? сколько, где? — этого ничего не знаю. Словом, нужно ждать подачки от своей благодетельницы. Положим, благодетельница так деликатна, так щедра, что благодеяния её не в тягость. Но в подобные минуты всё-таки чувствуется ненормальность, искусственность моих отношений к ней. Между тем, по-видимому, все идёт так, как будто я вполне счастлив. Гуляю, ем, катаюсь вечером в лес и всегда с чаем, утопаю в роскоши, удобствах — но в тайне сердца червь беспокойства грызёт меня. Минутами даже бывает совсем скверно. Пессимизм берет верх над всем, начинаю беспокоиться обо всем и обо всех. Однако ж все это одни глупости и, в сущности, главная причина моего беспокойства — Толя. Выписать же его сюда не могу, да и незачем. Пока он будет ехать сюда, я получу деньги и снаряжусь. Ничего не пишу. Даже не переписываю больше скрипичных пиэс для Н[адежды] Ф[иларетовны]. Или читаю, а для чтения матерьялов бездна, или брожу по саду и в окрестностях, или ем и пью. Жаль, что погода вот уже 2 дня как испортилась. Третьего дня вечером мы только что приехали в лес, как началась жестокая гроза, все время заставившая меня просидеть с закрытыми глазами и ушами в сарае на пасеке. Вчера день был холодный, но вечером мы всё-таки ездили в лес с чаепитием. Боже, до чего я бы наслаждался, если б не проклятая ложка дёгтю! Напр[имер], что за прелесть вчерашний лес, искание белых грибов, которых здесь немало, и потом восхитительная полянка, на которой мы пили чай! Вечером вчера сыграл чуть не всего «Евг[ения] Онегина»! Автор был и единственным слушателем. Совестно признаться, но, так и быть, тебе по секрету скажу. Слушатель до слез восхищался музыкой и наговорил автору тысячу любезностей. О, если б все остальные будущие слушатели могли так же умиляться от этой музыки, как сам автор. С величайшим нетерпением жду известий из Гранкина, Адресуй мне в Москву, а потом в Каменку, ибо и в Москве долго не буду, и у Кондратьева, если и поеду к нему, долго не останусь. Целую тебя, Модя мой милый. П. Чайковский Колю нежно расцелуй.

Brailov 27th May 1878 By what malevolent system of fate is a spoonful of tar inevitably added to every barrel of honey? What seemingly could be better for me, who loves solitude from time to time, than to take advantage of it in such a wonderful place and in such delightful surroundings! No, everything is somehow poisoned. The first few days I was sad and worried about you. Then I calmed down and started to indulge in selfless pleasure. It was not to be. A letter arrived from Antonia Ivanovna, and from that moment I was tormented by some intangible anxiety, the need to immediately initiate proceedings, and the impossibility of leaving here without money. I can neither go, nor enjoy the peace and solitude. But what frustrates and angers me the most is that Tolya is living in Moscow and I've telegraphed him to expect me there, but I still have nothing definite in mind. I know that Nadezhda Filaretovna won't leave me in the lurch. I know that the money will come — but when? how? how much, where? — of this I know nothing. In short, I need to wait for hand outs from my benefactress. Let us suppose that this benefactress is so delicate, so generous, that her good deeds are not a burden. But in moments such as these, I still feel the abnormality, the artfulness of my relationship with her. Meanwhile, everything seems to be unfolding as if I were completely happy. I walk, I eat, I go for rides in the woods in the evening and always with tea, I'm drowning in luxury and comfort — but the worm of anxiety is secretly gnawing at my heart. There are moments when it can be altogether horrible. Pessimism overwhelms everything, I start worrying about everything and everyone. However, all of this is just foolishness, and in essence the main reason for my worrying is — Tolya. I can't write to him to come here, nor is there reason to. While he's on his way here, the money will come and I'll be preparing to leave. I haven't written anything. I haven't even copied out any more of the violin pieces for Nadezhda Filaretovna, I either read, and there is plenty of reading material, or I wander around the garden and the surrounding area, or I eat and drink. It's a pity that the weather has worsened for 2 days now. On the evening of the day before yesterday, we'd just arrived in the woods when a severe thunderstorm began, forcing me to sit the whole time in a shed in the apiary, with my ears covered and eyes shut. Yesterday was cold, but in the evening we went to the woods with tea all the same. God, how much I would have enjoyed it, were it not for the damned tar in the honey! For example, what a delight it was in the woods yesterday, searching for white mushrooms, of which there's no shortage here, and then the delightful little clearing where we drank tea! Last evening I played through almost the whole of "Yevgeny Onegin"! The author was the sole listener. I'm ashamed to admit it, but so be it, I'll tell you in secret. The listener admired the music to the point of tears, and uttered a thousand pleasantries to the author. Oh, if only all future listeners could be as moved by this music as the author himself. I await news from Grankino with the greatest impatience. Address it to me in Moscow, and then to Kamenka, because I won't be in Moscow for long, and even if I'm at Kondratyev's, I won't stay with him for long. I kiss you, my dear Modya. P. Tchaikovsky I kiss Kolya tenderly.