Letter 1186

Date	20 May/1 June 1879
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1550)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 570–571 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 224–226
Notes	Original incorrectly dated "20 June"

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

20-го июня Тронный день 7 ч[асов] утра Письма теперь у меня положено писать по утрам, и назначены дни. Твой день суббота, — но вчера я проспал и потому пишу сегодня. У нас здесь всё благополучно, но не совсем. Дом наш продолжает быть постоянным лазаретом. Теперь больны Ипполит и Вера. Ипполит приехал четвёртого дня вечером. Он получил свои 50 тысяч и явился посоветоваться с Левой и Сашей об их помещении. Третьего дня я организовал поездку в лес, а сам собрался идти пешком, как вдруг мне навязался Ипполит. Очень мне эта была неприятно, — но нечего делать! Дошли мы с ним до самого Тарапуна, и там тотчас же нашли наших с самоварам. Вдруг Ипполит почувствовал озноб, боль в горле и голове и немедленно стал проявлять такую комическую мнительность, какой я ещё никогда не видал. Даже Толя ничто в сравнении с ним. По возвращении домой его уложили в постель (т. е. на Левин диван), и с тех пор он ежеминутна мучит Сашу и Таню своей капризностью, своими страхами и т. п. У него просто жаба, и то не очень сильная. У Веры болит ухо, причём она удивляет противуположным качеством, т. е. крайней терпеливостью. У Мити кашель. Но все это пустяки, а меня серьёзно беспокоит Саша. У неё постоянно усталые глаза и изнеможённый вид, хотя она целый день ежеминутно занята. Насчёт поездки ничего ещё не решено, хотя явился новый план — ехать Саше с тремя старшими девочками в Одессу и там, у Ипполита, пить воды и купаться. Что касается меня, то среди этих вечных болезней, я, слава Богу (тьпфу, тьпфу, тьпфу), наслаждаюсь полным здоровьем. Констатирую в себе нередко ощущение полнейшего счастья. Мне никуда не хочется, и менее всего — в Симаки к Н[адежде] Ф[иларетовне]. Я написал ей письмо с просьбой, чтобы она не сердилась в случае, если я не найду возможным приехать ни теперь, ни после. Не понимаю хорошенько, отчего это происходит, но мне в Каменке чувствуется теперь так хорошо, что даже с местностью я примирился и нахожу, что ничего нет особенно дурного. Я, кажется, начинаю проникаться чувством семейственности, т. е. делаюсь как бы настоящим членом здешней семьи и ощущаю себя среди [н]их дома. Работа моя идёт очень хорошо, и я ею доволен. Может быть, и это содействует общему состоянию довольства. Модя! пожалуйста, при будущих свиданиях с Таней будь с ней как можно нежнее. Знаешь ли ты, что эта толстая и, по-видимому, цветущая девочка чувствует себя несчастной. Недавно я гулял вечером поздно по садику. Таня подошла ко мне, разговорилась, начала сокрушаться о том, что все её дяди её терпеть не могут, и ужасно горько плакала. Мне было невыразимо жаль её! Будучи очень умна, она отлично понимает, отчего происходит, что так часто она навлекает на себя неудовольствие даже самых близких людей, и между тем переделать себя не может. Она сильно растрогала и разнежила меня. Ведь я сам, грешный человек, часто сердился на неё и охладевал к неё, тогда как, в сущности, у неё чудное сердце и все её недостатки, её неровность, её аффектированность ею самою чувствуются и ненавидятся, но только она решительно не понимает, что нужно сделать, чтобы не быть такой. Я, разумеется, её всячески утешал и старался доказать, что она очень преувеличенно смотрит на свои недостатки и на, результаты оных. Между прочим оказалась, что Ипполит, рассердившийся на неё в Петербурге по поводу известного тебе обстоятельства, написал ей из Одессы очень оскорбительное письмо. Потом совершилось письменное примирение, но это оставила в ней много горечи в сердце. Ната окончательна поселилась здесь и получила очень милый уголок в Анниной комнате. Она за мной очень ухаживает и оказывает тысячу разных нежных забот. Ука совсем поправился и очаровательна мил. Вчера были Тасины именины. Она получила бездну подарков и целый день торжествовала, а вечером у неё был на балконе особенный чай из маленького самоварика. У Miss Eastwood навое платье. Допишу это письмо сегодня вечером. 9 часов вечера В лазарет поступило два новых больных: Митя и Тася. У обоих жар, рвота, боль в горле. Саша бегает от одних к другим и очень утомлена. Мы заставили её лечь и поспать два часа перед ужином. Ипполиту горазда лучше. Мы ходили с Левой на сенокос, вёрст за 5. Я очень устал. Погода изумительная. Прочёл в новой книжке «Русск[ого] вестн[ика]» продолжение «Карамазовых». Это начинает быть невыносимо. Все до одного действующие лица — сумасшедшие. Вообще Досто[е]вский возможен только на одну часть романа. Дальше всегда идёт сумбур. Прощай, нежно целую тебя и Колю. А[лине] И[вановне] поклон. Пиши, Модичка. Твой П. Чайковский

20th June Throne Day 7 o'clock in the morning I'm now supposed to write letters in the mornings, and on designated days. Your day is Saturday, but I slept in yesterday, and that's why I'm writing today. We are mostly well here, but not entirely. Our house continues to be a permanent infirmary. The patients are now Ippolit and Vera. Ippolit arrived in the evening three days ago. He received his 50 thousand and came to consult with Leva and Sasha about investing them. The day before yesterday I organised a trip to the woods, and had been intending to go on foot, when suddenly Ippolit imposed himself upon me. This was most unwelcome for me — but what to do! We reached Tarapun itself, and there we immediately found our lot with the samovars. Suddenly Ippolit felt a chill, pain in his throat and head, and began at once to demonstrate such comical hypochondria as I had never seen before. Even Tolya is nothing compared to him. Upon returning home, he was put to bed (i.e. on Leva's sofa), and since then he's been tormenting Sasha and Tanya every minute with his whims, his fears, etc. He just has quinsy, and not a very bad one at that. Vera has an earache, and surprisingly she has the opposite quality, i.e. extreme forbearance. Mitya has a cough. But all these are trifles, and it's Sasha who seriously worries me. She constantly has tired eyes and a look of exhaustion, although she's busy every minute of the whole day. Nothing has been decided yet regarding the trip, although a new plan has emerged — Sasha and the three older girls will go to Odessa and there, at Ippolit's, drink the waters and swim. As for me, in the midst of these never-ending illnesses, I, thank God (touch wood), am enjoying complete health. I often catch myself in a feeling of complete happiness. I don't want to go anywhere — least of all to Nadezhda Filaretovna's in Simaki. I wrote her a letter asking her not to be angry if I didn't find it possible to come, either now or later. I don't properly understand why this is happening, but I feel so well in Kamenka now that I've even reconciled myself to the environment, and find that there's nothing particularly bad. It seems that I'm starting to instil a sense of family within myself, i.e. I'm becoming a true member of the family here, and feel this is our home. My work is going very well, and I'm pleased with it. Perhaps this also contributes to my general state of contentment. Modya! Please, in future meetings with Tanya, be as tender with her as possible. Did you know that this fat and, seemingly, blossoming girl is feeling unhappy? Recently I was strolling around the garden, late in the evening. Tanya came up to me, started talking, began lamenting the fact that all her uncles cannot stand her, and wept awful bitter tears. I feel inexpressibly sorry for her! Being very intelligent, she understands splendidly why it happens that she so often incurs the displeasure of even those closest to her, and yet she cannot change herself. She greatly moved and mollified me. After all, for my sins I was often angry with her and grew cold towards here, whereas, in essence, she has a wonderful heart, and all her shortcomings, her unevenness, her affectivity are felt and despised by herself, but she absolutely doesn't understand what she needs to do differently. Naturally, I consoled her in every possible way, and tried to show that she had a very exaggerated view of her shortcomings and the results of them. By the way, it turned out that Ippolit, who was angry with her in Petersburg for reasons known to you, wrote her a most abusive letter from Odessa. A reconciliation subsequently took place, but this left her with much bitterness in her heart. Nata has finally settled in here, and received a very nice corner in Anna's room. She looks after me very well, and provides a thousand different tender mercies. Uka has completely recovered and is charmingly sweet. Yesterday was Tasya's name day. She received plenty of presents and celebrated the whole day, while in the evening she had a special tea on the balcony from a small samovar. Miss Eastwood has new clothes. I'll finish this letter in the evening. 9 o'clock in the evening Two new patients have been admitted to the infirmary: Mitya and Tasya. Both have fever, vomiting and a sore throat. Sasha is running from one to the other, and is very tired. We made her lie down and sleep for a couple of hours before supper. Ippolit is much better. Leva and I went to the haymaking, about 5 miles away. I was very tired. The weather is astonishing. I read the continuation of "The Karamazovs" in the new book of the "Russian Herald". This is starting to be unbearable. Every single one of the characters is mad. In general Dostoyevsky is impossible after one chapter of a novel. What follows descends into confusion. Farwell, I kiss you and Kolya tenderly. Bow to Alina Ivanovna. Do write, Modichka. Yours P. Tchaikovsky