Letter 2943

Date	1/13 May–3/15 May 1886
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Black Sea
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1807)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 353–355 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIII (1971), p. 331–333 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 350–351 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

1-го мая 1886 г[ода] в море Милый Модичка! Пишу сидя в каюте парохода «Armenie», принадлежащего компании Paquet. Все в Тифлисе советовали мне почему-то ехать на этом пароходе, о чем, в сущности, я сожалею, так как видел в Батуме отходивший одним днём позже нас пароход «Messageries» гораздо больше и лучше. Впрочем, погода до того божественно хороша, виды так неописанно красивы, что, право, все равно как ехать, лишь бы в каюте быть одному, — а я один. Алёша во 2 классе; говорит, что гораздо менее комфортабельно, чем на «Messageries», но компания весёлая, и он доволен. Нас в первом классе, пассажиров, немного: турецкий батумский консул с двумя жёнами, которые все время прячутся, красивая итальянская купчиха с тремя красивыми дочерями — вот и всё. Капитан завтракает и обедает с нами: очень симпатичен. Разговоры идут вяло и это портит удовольствие еды, которая очень вкусна. Теперь расскажу историю выезда. Из Тифлиса мы выехали (т. е. я, Толя, Паня, Коля Переслени) 29 числа утром. Провожало меня множество народу. Ехали до самого вечера очень приятно. Перевал через Сурам очень красив. Приехали в 11 часов вечера, и, к нашему ужасу, все гостиницы были заняты. Просились повсюду, и наконец из милости нас пустили в Hôtel Imperial, где кое-как проночевали. Батум находится в великолепнейшем местоположении; на первом плане грациозные, покрытые лесом горы, на заднем — снежные. Море голубое, растительность почти тропическая. День провели мучителыю, ибо всем было жутко по поводу предстоявшей разлуки. Нo особенно замечательна горесть Пани, которая уж за несколько дней начала плакать, а тут держала себя так, как будто я приговорён к смерти. Ещё случилась пренеприятная история перед самым отъездом. Толя, Бог знает почему, сделал страшную сцену Алексею, даже полез драться. На пароходе мы сидели часа 3 в самом мучительном состоянии духа... Наконец простились; они уехали на берег; долго мы махали друг другу платками, и часов в 8 пароход тронулся. Пришлось потом утешать Алексея, который часа два плакал, оскорблённый Толей, — и действительно ни за что ни про что... Лёг спать в полном отчаянье, но, как водится, заснул мертвецки, и когда проснулся, встал, оделся и вышел, то мы уже были перед Трапезундом, и утро было так чудно, что и описать нельзя. Самый Трапезунд расположен удивительно красиво и представляет совершенно волшебное зрелище. Мы ездили с Алёшей в город, который очень велик и имеет вполне восточный характер. Очень симпатичен, по-моему, народ. Не знаю как женщины, но мужчины, и особенно мальчики, сплошь красивы. Теперь, после несказанно чудного захода солнца, мы пошли дальше. Море тихо. Качки никакой... 2 мая Сегодня была остановка утром часа на 3, и теперь опять стоим. Погода продолжает быть такой, что лучшей и ждать нельзя. Вообще плаванье вполне благополучно, но несколько раз в день на меня находила страшная тоска. Даже можно сказать, что она не оставляла меня ни на минуту и только за завтраком и обедом проходила, благодаря вину. Хорошо, что Алёша со мной; его присутствие имеет для меня огромную цену. Заход солнца был такой, что ты бы с ума сошёл от восторга. 3 мая Сегодня тоска меньше меня мучила, и наоборот, чудные картины моря и постоянно видимого гористого берега чаще и сильнее приводили в восторг. Завтра утром в 12-ом часу приедем в Константинополь, где останемся всего шесть часов. Едва успею осмотреть св. Софию и снова в путь. Целую, обнимаю. Прошу писать в Париж 14, Rue Richepanse. Пиши, пожалуйста. Твой, П. Чайковский

1st May 1886 At sea Dear Modichka! I'm writing sitting in a cabin on the steamship "Armenie", belonging to the Paquet company. For some reason, everyone in Tiflis advised me to travel on this ship, which actually I regret, since in Batum I saw the "Messageries" ship, which left one day after us, and was far bigger and better. Anyway, the weather is so divinely good, the views are so indescribably beautiful, that, in truth, this is just like having a cab ride to yourself — and I am alone. Alyosha is in 2nd class; he says that it is much less comfortable than on the "Messageries", but the company is cheerful, and he is content. There are only a few passengers with me in first class: the Turkish consul in Batum, with two wives who conceal themselves the whole time, the beautiful wife of an Italian merchant with her three beautiful daughters — and that's all. The captain has breakfast and dinner with us: he is most sympathetic. The conversations go sluggishly, and this spoils the enjoyment of the food, which is very delicious. Now I'll tell you the story of my departure. We (i.e. me, Tolya, Panya and Kolya Pereslni) left Tiflis on the morning of the 29th. A crowd saw me off. The journey was very pleasant until that same evening. The Suram pass is very beautiful. We arrived at 11 o'clock in the evening, and, to our horror, all the hotels were taken. We asked everywhere, and finally, out of mercy, we were allowed into the Hôtel Imperial, where we somehow spent the night. Batum is situated in an excellent location, with grandiose, forest-covered mountains in the front, and snowy ones behind. The sea is blue, the vegetation almost tropical. We spent a painful day, because everyone was fretting about the imminent parting of ways. But it was especially remarkable to see how upset Panya was; for the last few days she had already started to cry, and then she behaved as though I'd been sentenced to death. There was another unpleasant incident just before I left. Tolya, God knows why, made a terrible scene with Aleksey, even starting a scuffle. We sat on the ship for 3 hours in the most tormented state of mind... Finally we said our goodbyes; they went ashore. We waved our handkerchiefs at each other for ages, and at 8 o'clock the ship set off. Then I had to console Aleksey, who cried for a couple of hours, humiliated by Tolya — and really for no reason at all... I went to bed in complete despair, but, as usual, I slept like a dead man, and when I awoke, rose, dressed and went out, we were already at Trebizond, and the morning was too wonderful to describe. Trebizond itself is in an astonishingly beautiful location, and presents an absolutely magical sight. Alyosha and I went into the town, which is very large and has a thoroughly oriental character. The people are, in my opinion, most sympathetic. I don't know about the women, but the men, and the boys in particularly, are thoroughly handsome. Now, after an unspeakably wonderful sunset, we are moving on. The sea is calm. No pitching at all... 2 May Today there was a stop in the morning for 3 hours, and now we are at a standstill again. The weather continues to be better than could ever be expected. In general, conditions for swimming are quite propitious, but several times a day I've been overcome by a terrible homesickness. You might even say that it didn't leave me for a moment, and I only made it through breakfast and dinner thanks to the wine. It's good that Alyosha is with me; his presence is enormously valuable to me. The sunset was enough to make you go mad with delight. 3 May Today I've been less tormented by homesickness, and on the contrary, the wonderful images of the sea and the constantly visible mountainous coast have increasingly delighted me. Tomorrow morning at 12 o'clock we'll be arriving in Constantinople, where we'll only be staying for six hours. There will barely be time to look at St. Sofia's, before we're be on our way again. Hugs and kisses. Please write to Paris, 14 Rue Richepanse. Do write, please. Yours, P. Tchaikovsky