Letter 1013

Tchaikovsky Research
The printable version is no longer supported and may have rendering errors. Please update your browser bookmarks and please use the default browser print function instead.
Date 10/22 December 1878
Addressed to Modest Tchaikovsky
Where written Florence
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1519)
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 239–240 (abridged)
П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 476–477
П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 187–188 (abridged)
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 525–526
Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 184–185 (English translation; abridged)

Text

Russian text
(original)
Флоренция
22/10 дек[абря] 1878

Модя! Последние дни прошли в очень сильной творческой лихорадке. Я принялся за «Орлеанскую Деву», и ты не можешь себе представить, как это мне тру дно досталось. Т. е. трудность не в отсутствии вдохновения, а напротив, в слишком сильном напоре оного. (Надеюсь, что ты не упрекнёшь меня в самохвальстве.) Мной овладело какое-то бешенство: я целые три дни мучился и терзался, что матерьялу так много, а человеческих сил и времени так мало! Мне хотелось в один час сделать все, как это иногда бывает в сновидении. Ногти искусаны, желудок действовал плохо, для сна приходилось увеличивать винную порцию. а вчера вечером, читая книгу о Жан д'Арк, подаренную мне Н[адеждой] Ф[иларетовной] (великолепное издание, стоющее по меньшей мере фр[анков] 200), и дойдя до процесса abjuration и самой казни (она ужасно кричала все время, когда её вели, и умоляла, чтоб ей отрубили голову, но не жгли), я страшно разревелся. Мне вдруг сделалось так жалко, больно за все человечество и взяла невыразимая тоска! При этом вдруг мне вообразилось, что вы все больны, умерли, что я та. кой бедненький (точно будто меня сослали сюда насильно) и т. д. Ну, словом, сильно возбуждённые нервы требовали пароксизма. После него я чудесно заснул, а проснулся с ощущением великого удовольствия, ибо Алёша, вошёл ко мне, отворил окна и погода оказалась божественно прекрасной. Я тотчас же решил целый день прогулять и так и сделал. Пока Алёша ходил в русскую церковь, я пошёл в S[an] Miniato, но потом соблазнился и сошёл вниз, в город. Зашёл в великолепную S[an] Croce, где служилась только в одном придельчике жалкая messe basse. Возвратившись домой и позавтракавши, взял экипаж и поехал с Алёшей сначала в Bello squardo, где вспоминал тебя и Колю, а оттуда в Кашина. Гулянье было необыкновенно блестящее. На возвратном пути, на набережной, конечно, встретился с Наполеоном, который даже побежал за коляской и что-то говорил, — до того он привязчив! Я ограничился ласковыми поклонами.

Н[адежда] Ф[иларетовна] уезжает отсюда в четверг 26/14, а я в пятницу 27/15 прямо в Париж, впрочем, если да тех пор придёт наконец пресловутая сюита.

Я много, много обдумываю либретто и ещё не магу составить решительного плана. В Шиллере многое мне нравится, — но, признаюсь, его презрение к исторической правде несколько смущает меня. Если тебя интересует знать, какую сцену я на писал, то могу сказать. Она происходит у короля, начиная с входа Иоанны: сначала она узнает короля, который хотел испытать её и велел Дюнуа изобразить короля, потом её рассказ, потом ансамбль и громкий восторженный финал.

Нового ничего. Уезжаю отсюда без восторга, на и без особенного сожаления. Целую крепко.

П. Чайковский