Letter 120

Date	24 September/6 October 1868
Addressed to	Aleksandra Davydova
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 16, л. 53–54)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 111–113 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 141–143

Text

Russian text (original)

Москва 24 сентября 1868 г[ода] Милая моя Саня! Три дня тому назад получил твоё письмо!. И так как из него явствовало, что В[ера] терзается сомнениями насчёт моей дружбы, то поспешил отвечать тебе. чтобы ты с своей стороны написала и успокоила её. Сегодня я перечёл написанное тогда; оно мне показалось темноватым и запутанным, и я сажусь вновь. Что я всегда буду немножко страдать своим бессилием сделать её счастливою, дать исход чувству, которое, как она выражается, поглотило все её существование, — это несомненно н неизбежно. Тут дело идёт о счастье целой жизни, и странно было бы, если б я совершенно равнодушно относился к её любви ко мне. Именно потому, что я всей душой её люблю н благодарен ей, — я должен немного мучиться. А уж в том, что я давно отвечаю ей в сердце самой тёплой дружбой и благодарностью, — в этом уверь её, пожалуйста, если (чему я удивляюсь) она может сомневаться. Что касается до моей холодности, которая её так огорчает, — то она происходит от множества причин, из которых главная есть та, что я её люблю как сестру, но отношения наши (вследствие гнёта разных общественных условий) не могут быть искренни, а это ставит между нами какую-то стенку, сквозь которую мы не можем относиться прямо друг к другу. Кроме того, тут есть целая бездна разных психологических Тонкостей, которые проанализировать мог бы разве какой-нибудь Толстой или Теккерей. Во-первых, мы оба постоянно лжём друг другу: она (боясь, по её выражению, надоесть постной миной) притворяется равнодушной; я делаю вид, что ничего не понимаю и не знаю; между тем мы оба понимаем и знаем друг друга, — и вот, в наших раз говорах звучит какой-то диссонанс; это меня раздражает, я начинаю делаться злым, чувствую, что не могу этого скрыть; она огорчается, я это чувствую; она чувствует, что я это чувствую, я чувствую, что она чувствует, что я это чувствую и т. д. до бесконечности. Есть ещё одна причина. Мне часто приходит в голову, что она оттого меня так любит, что воображает меня музыкальным гением, а я очень часто мучаюсь своим (может быть и мнимым) творческим бессилием и бешусь, что не соответствую идеалу, которому она поклоняется. Если в подобную минуту она начинает восхищаться моими сочинениями или просит меня сыграть, — меня обуревает ужасная злоба и на себя и на неё. Когда, на против, на меня находит уверенность в своих способностях (как было в Гапсале), её высокое обо мне мнение мне льстит и радует меня, и отношения наши, вследствие этой невидимой причины, делаются более задушевными. Вообще она. должна была заметит во мне разкие переходы от худо скрытой злобы к самым искренним излияниям; все это — следствия разных болезненных ощущений, иногда даже и беспричинных, свойственных нервным натурам. Какой-то клапан в сердце вдруг запрётся, и тут, как ни насилуй себя, останешься холодным; потом, тоже без особенной причины, клапан отворится; тут тебя волнуют самые нежные, братские чувства, но появляется раскаяние, находит злоба, и клапан опять закрылся. Наконец, скажу тебе, что есть какой-то неизъяснимый закон судеб, по которому человек сильно любимый, как бы он ни был добр и мягок сердцем, — не может не тиранить и не терзать немножко того, кто любит. Я чувствую, как часто поддаюсь этой силе, и если причиняю зло такой доброй и любящей и мною любимой особе, то это совершается помимо моей воли. Итак, напиши ей, чтоб она и не допускала той мысли, что я её не понимаю и ей не сочувствую. Время оно может уврачевать наши раны, устранить недоразумения и сделать наши отношения такими простыми и искренними, какими мы оба желаем, чтоб они были. Друг мой Саня, напишу тебе другой раз подробности о себе. Теперь спешу в класс. Жизнь моя в сравнении с прошлым годом нив чем не изменилась. Опера уже разучивается и будет поставлена по отъезде итальянцев, т. е. в декабре. Летом непременно увижусь с Вами. Целую тебя крепко, дорогая моя Саня, и прошу расцеловать всех членов твоего семейства, начиная с мужа. П. Чайковский