Letter 4058
| Date | 3/15 March 1890 |
|---|---|
| Addressed to | Modest Tchaikovsky |
| Where written | Florence |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1931) |
| Publication | Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 357–358 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 446–448 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XV-Б (1977), p. 85–88 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 447–449 (English translation; abridged) |
Text
| Russian text (original) |
3 марта [18]90 Хотел сегодня писать Коле, но так как есть много вещей, которые тебе нужно сказать, то ему напишу завтра или послезавтра. Оперу кончил 3 часа тому назад и сейчас же Назара услал с телеграммой к тебе. Сегодня получил твоё письмо, в коем ты выражаешь беспокойство о разных подробностях либретто. Тебе, Моденька, кажется, немножко неприятно, что я кое-где намарал стихи в твоём либретто, и я это чувство понимаю. Уж быть автором чего-нибудь, так вполне. Но во 1-х), мы живём на расстоянии тысяч километров друг от друга, и сообщаться о всяких подробностях было невозможно. Во 2-х), я так мало изменил и прибавил! В 3-х), прошу тебя менять мои вирши сколько тебе угодно. Очень радуюсь, что тебе понравилась моя мысль кончить 3-ю картину входом Екатерины. Текст похоронного пения у меня следующий (я и забыл тогда прислать его вместе с другими переменами): Хор (за сценой)
1) Господу молюсь я, чтобы внял он печали моей, ибо зла исполнилась душа моя и страшусь я плененья адова. О, воззри, Боже, на страданья раба своего. 2) Даждь жизнь ей бесконечную. Я думаю, что в печатное либретто можно, пожалуй, ни того, ни другого хора не помещать. Или же ограничиться первым, ибо «даждь жизнь ей бесконечную» появляется в конце сцены уж совсем в отдалении и зрителю этих слов не расслышать, притом же они слишком отрывочны. Во всяком случае, подлинный славянский текст невозможен, его и цензура не пропустит, а если по нечаянности и пропустит, то потом пристанет какой-нибудь 1 человек, одержимый духом Победоносцева. Томского должен петь непременно Мельников (или, если будут дублировки, также и Чернов). Я совершенно согласен с тем, что Томский немного пожилой, но во 1-х, немного, т. е. лет около 40, а во 2-х, я не вижу надобности что-либо менять в словах. Просто Мельников помолодит себя на 20 лет, а Чернов сделает себя постарше на 10. Не думаю, чтобы нужно было менять апрель из-за монолога Лизы к ночи. Но уж если менять, то на осень; так, чтобы первая картина происходила в сентябре. Ведь в апреле начало ночи, кажется, может быть ещё тёмное. Стоит ли возиться из-за пустяшной подробности. Впрочем, как хочешь; но знай, что у меня в первой хоровой сцене намёк на соловьиное пение, и это очень трудно будет уничтожить. Модя! Я совершенно забыл послать тебе слова ариэтты Гретри, которую Графиня поёт в 4-ой картине. Ведь их необходимо поместить в печатное либретто. Картина IV
Сцена II
Монолог Графини кончается словами «король меня слыхал. Я как теперь все вижу...» (поёт):
(прерывает пение, оглядывается и, как бы очнувшись)
(Горн[ичные] и прижив[алки], ост[орожно] ступая, уходят. Граф[иня] засыпает, напевая предыдущее.)
Кажется, больше по поводу либретто ничего не имею сказать. Сегодня написал brindisi (задуманное уже прежде) и докончил интродукцию. Самый же конец оперы я сочинял вчера перед обедом, и когда дошёл до смерти Германа и заключительного хора, то мне до того стало жаль Германа, что я вдруг начал сильно плакать. Это плакание продолжалось ужасно долго и обратил ось в небольшую истерику очень приятного свойства: т. е. плакать мне было ужасно сладко. Потом я сообразил, почему (ибо подобного случая рыданья из-за судьбы своего героя со мной ещё никогда не было, и я старался понять, почему мне так хочется плакать). Оказывается, что Герман не был для меня только предлогом писать ту или другую музыку, а все время настоящим, живым человеком, притом очень мне симпатичным. Так как Фигнер мне симпатичен и так как все время я воображал Германа в виде Фигнера, то я и принимал самое живое участие в его злоключениях. Теперь я думаю, что, вероятно, это тёплое и живое отношение к герою оперы отразилось на музыке благоприятно. Вообще мне в эту минуту кажется, что «Пиковая дама» опера хоть куда. Увидим, что будет потом. В Рим я уезжаю во вторник, через 2 дня. Я послал в Рим в разные гостиницы письма с предложением принять меня на таких-то условиях. По получении ответов решу, где буду жить, и сейчас же уеду. Пока не кончу переложения, не буду и думать о возвращении в Россию, хотя меня давно уже тянет, особенно во Фроловское. Бедный мой Алёша! Целую и обнимаю тебя и Колю! П. Чайковский Погода совсем летняя. Самое-то главное и забыл написать. Ни за что в мире не пойду к консулу свидетельствовать доверенность. Получу пенсию разом в мае, а пока мест я написал П. И. Юргенсону, чтобы он выслал О[сипу] Ивановичу 500 р[ублей], а ты их получи (он даст тебе знать, когда получит деньги), отдай милому Коле (я очень тронут его любезной готовностью выручить), а с остальными распорядись, как знаешь. Пожалуй, возьми себе все 200, ведь тебе, вероятно, нужно. Я в деньгах нуждаюсь, но во 1-х), летом мои обстоятельства, наверно, поправятся, а во 2-х). у меня к деньгам теперь полное равнодушие. Как-нибудь проживу, а главное хорошо, что опера кончена! Назар уже почти вовсе не хромает. Очень здоров и весел. Начинает порядочно понимать по-итальянски. Ох, устал! П. Ч. Скажи Бобу, что оперу я кончил. А также дай знать Всеволожскому. P. S. . Ларош писал мне, что он и Направник ворчат, что я так скоро написал. Как они не понимают, что скорость работы есть коренное моё свойство; я иначе не могу работать, как скоро. Но скорость вовсе не означает, что я кое-как написал оперу. Были вещи, которые я тихо писал, напр[имер], «Чародейку», 5-ю симфонию, и они не удались, а балет я сочинил в три недели, «Евг[ения] Он[егина] », тоже невероятно скоро. Вся штука в том, чтобы писать с любовью. А «Пиковую даму» я писал именно с любовью. Боже, как я вчера плакал, когда отпевали моего бедного Германа! Я твёрдо пока верю, что «Пиковая дама» хорошая, а главное — очень оригинальная вещь (говорю не в музыкальном смысле, а вообще). |
