Letter 1079
| Date | 22 January/3 February 1879 |
|---|---|
| Addressed to | Anatoly Tchaikovsky |
| Where written | Clarens |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1213) |
| Publication | П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 519–520 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 64–65 (abridged) |
Text and Translation
The ellipses (...) indicate parts of the letter which have been omitted from all previous publications of this letter, and which it has not yet proved possible to restore from other sources.
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Я с величайшим нетерпением ждал от тебя письма, чтобы узнать, как сошло дело Коньковой, и не вполне удовлетворён твоим сообщением, ибо оно кратко. Боже мой! Как я хорошо понимаю это невыносимо мучительное состояние, когда приходится публично себя выказывать, и притом так, чтоб лицом в грязь не ударить. Яд болезненной застенчивости — самый ужасный, и против него средств нету. Но я не думал, что твои жилы уже заражены им, и потому несколько удивлён силой того ощущения страха, которое ты испытал. Конечно, можно себя до некоторой степени утешать тем, что только у медных лбов бывает та золотая самоуверенность, вследствие которой они и в ус себе не дуют. Но всё-таки лучше не быть застенчивым, всё-таки лучше не бояться толпы, ибо она всегда глупа. Читая твоё письмо, я как будто пережил все испытанное тобой и так ясно и отчётливо видел и залу суда, и равнодушно-скучающие лица присяжных, и сидевших сзади Сабурова, и обвиняемых. Ну, слава Богу, кончилась история. Мне бы многое хотелось расспросить у тебя, да лучше все это сделаю при свидании, которое уже не особенно далеко. Сегодня погода отвратительная, но я всё-таки гулял. Писание идёт хорошо, но я продолжаю по вечерам страдать тем нетерпением поскорей сбыть с плеч все трудности, поскорее завоевать право баклуши бить, о котором я тебе писал. Вследствие этого, может, я сплю не совсем так хорошо, как бы следовало. Т. е. меня никогда не клонит ко сну. Я ложусь во исполнение необходимой обязанности и хотя сплю совсем не дурно, но не тем сладким сном, которые посылается в удел людям уставшим и вместе с тем покойным. Вообще вечером в последнее время я нередко немножко скучаю и желаю какого-либо развлечения. Впрочем это, может быть, оттого, что книг интересных для чтения не имеется, ибо «Крошку Доррит» кончил. Зато в Париже мне предстоит немало развлечений. Осталось прожить ещё здесь неделю с чем-то. Меня очень удивляет твой вопрос, почему писем нет. Я аккуратно через день писал тебе и Модесту. Тебе как-то раз послал два письма в один день, из которых второе было маленькое. Я в нем просил тебя ответить мне, на сколько серьёзна твоя [...] болезнь. Из сегодняшнего письма я вижу, что так как ты об ней ничего не пишешь, то, следовательно, важного в ней ничего нет. Я послал Модесту сценариум оперы; прочти его и скажи своё мнение, но не смей ругать. Алёша очень успешно занимается французским языком, но выговор ужасен. Если б прожить во Франции месяцев шесть, то он бы выучился говорить довольно изрядно. Мне весьма любопытно узнать, когда Лева и Саша уезжают. Надеюсь, что в письме Модеста, которое я ожидаю в среду получу известия. Продолжай, мой Ангел, писать мне такие же длинные, интересные письма. Ты не поверишь, сколько я испытываю наслажденья, читая их. Получил сейчас письмо от Кондратьева; он доволен своим лечением. Целую. П. Чайковский |
I'd been waiting with the utmost impatience for a letter from you to find out how the Konkova case went, and I wasn't altogether satisfied with your account, because it was so short. My God! How well I understand this unbearably painful situation, where you are obliged to expose yourself in public, and moreover, in such a way as not to lose face. The poison of painful shyness is most terrible, and there is no remedy against it. But I didn't think that it ran through your veins too, and therefore I was somewhat surprised by the strength of the fear that you experienced. Of course, you can console yourself to some extent by the fact that only numbskulls have that gilded self confidence which means they don't give a damn. But all the same, it's better not to be shy, better not to be afraid of the crowd, because it's always foolish. Reading your letter, it's as if I was reliving everything that you had experienced so clearly, and I could distinctly see the courtroom, and the impassively bored faces of the jurors, and of those seated behind Saburov, and the accused. Well, thank God that saga is over. There's much I would like to ask you, but it's better to do this when we meet, which won't be all that far off. The weather today is wretched, but I went for a walk all the same. The writing is going well, but in the evenings I'm still afflicted with an impatience to quickly rid myself of every difficulty, to quickly earn the right to loaf around, which I wrote to you about. Perhaps as a result of this, I'm not sleeping quite as well as I ought to, i.e. I have no inclination to sleep. I go to bed to fulfil a necessary obligation, and although I don't sleep altogether badly, it's not with those sweet dreams which come to people who are tired while at the same time at peace. Generally in the evenings lately, I often feel a little fed up, and I'd like some sort of entertainment. Anyway, perhaps this is because there are no interesting books to read, because I've finished "Little Dorrit". But there will be plenty of entertainment in Paris. We still have another week or so living here. I'm very surprised by your question about why there haven't been any letters. I've written to you and Modest promptly every other day. Once I sent to you two letters in one day, the second of which was a short one. I asked you in that one to reply to me about how serious your [...] illness was. From today's letter I see that, since you haven't written anything about it, then evidently it wasn't that important. I sent Modest the scenario for the opera; read it and tell me your opinion, but don't you dare tear it to pieces. Alyosha's studies of the French language are very successful, but his pronunciation is awful. If we'd lived in France for six months, he would have learned to speak it quite decently. I'm very curious to know when Lev and Sasha are leaving. I hope to receive news of this in Modest's letter, which I'm expecting on Wednesday. Carry on, my Angel, writing me the same long, interesting letters. You won't believe how much I enjoy reading them. I've just received a letter from Kondratyev; he's pleased with his treatment. Kisses. P. Tchaikovsky |
