Letter 1082
| Date | 25 January/6 February 1879 |
|---|---|
| Addressed to | Nadezhda von Meck |
| Where written | Clarens |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 507) |
| Publication | Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 260 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 2 (1935), p. 37–39 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 69–70 |
Text
| Russian text (original) |
Вчера получил письмо Ваше, дорогой друг! Меня весьма огорчает, что Вы нездоровы. Если б не то обстоятельство, что, может быть, в эту минуту Вы уже связали себя наймом помещения в Париже, то я бы посоветовал Вам согласиться на предложение M[ada]me Левис и в самом деле отправиться в Рим, где Вы очутились бы в совершенно подходящем для Вас климате и притом в самое лучшее время, т. е. в начале весны. Весьма жаль, что Вам так мало пришлось пользоваться благотворным климатом Италии! А у нас здесь в последнее время совсем весенняя погода, и хотя перепадают дожди, но очень тепло, и я гуляю с большим наслаждением. Относительно своего парижского устройства я решился так. В Нotel dе Ноllande мне не хочется жить, ибо там темно до того, что заниматься очень трудно иначе, как со свечками. С другой стороны, мне хочется быть поближе к Вам, и поэтому я решился сначала остановиться в первом попавшемся отеле, а потом уже поискать в Вашем соседстве. Корреспондентов же моих я просил пока адресовать мне в poste restante. Я непременно воспользуюсь Вашим советом и напишу Юргенсону, чтобы он выслал экземпляр «Онегина» Бюлову . Вообще говоря, я не люблю по собственной инициативе знакомить музыкальных тузов с моими писаниями, но Бюлов составляет единственное исключение, ибо он в самом деле интересуется русской музыкой и мной. Это едва ли не единственный немецкий музыкант, допускающий возможность, чтобы русские люди могли тягаться с немцами в композиции. По поводу предубеждения немцев к нашему брату я вспоминаю, что, кажется, не писал Вам о fiasco, которое этой зимой потерпела моя «Франческа» в Берлине. Бильзе играл её два раза, и второе исполнение было с его стороны подвигом гражданского мужества, так как после первого раза газеты единодушно выбранили эту несчастную фантазию, а публика хотя не шикала, но отнеслась с холодным и слегка враждебным равнодушием . Отлагая скромность в сторону, скажу, что это в самом деле не что иное, как предубеждение. Я сам был свидетель, как очень плохая фантазия S[ain]t-Saëns у того же Бильзе производила взрыв восторга. Это была «Lа jeunesse d'Hеrculе», — необыкновенно плоская вещь, которую я без всякого затруднения могу считать более слабой и менее интересной, чем моя фантазия. Но S[ain]t-Saëns западноевропеец, и поэтому его допустить следует; русскому же неприлично украшать своим именем немецкие программы. Впрочем, все это очень мало меня смущает. Я верю, что придёт и моё время, хотя, конечно, гораздо после того, как я уже буду на том свете. Работа моя все подвигается. Очень может быть, что в Париже я для отдыха займусь сюитой, а недостающие две картины напишу уже в России. Я надеюсь, что в Париже Пахульский будет посещать меня так же, как и во Флоренции, и поэтому весьма было бы желательно, чтобы он приготовил что-нибудь Для меня, например, целую сонату, которую я разберу по косточкам, и мы общими силами сонату эту доведём до возможной степени совершенства формы. Это будет большой шаг вперёд во всяком случае, ибо человек, у которого есть хоть одна вполне законченная вещь, приобретает веру в себя, а вера в себя — главный стимул для писания. До свиданья, дорогой друг! Главное — будьте здоровы. Ваш П. Чайковский |
