Letter 1110

Date	15/27 February 1879
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Paris
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1220)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 539–541 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 222–223 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 112–114 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 216–217 (English translation; abridged) Неизвестный Чайковский (2009), p. 249–251

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Париж 27/15 ф[евраля] 1879 Какой ты стал милый в отношении писем! Прежде, бывало, еле-еле дождёшься в две недели одного письма! Теперь как ни пойду на poste restante (а хожу я не менее двух раз в неделю) — от тебя письмо! Но оба твои последние письма заключают в себе известия о болезни твоей и потому мне неприятны. Надеюсь, что теперь все кончено. Много, Толинька, нужно сделать решительных перемен в твоей жизни роди здоровья. Нельзя быть здоровым и иметь нервы в порядке при такой сумасшедшей жизни. Нужно, во-первых, по части еды быть аккуратнее и есть, по возможности, в одни и те же часы, о во-вторых, пора тебе, наконец, решительным образом никого не принимать днём. Ведь я по опыту зною, что и самые деликатные люди не могут понять, что посещением своим отнимают время. Не принимать никого, — решительно никого. В крайнем случае, не ездить ли тебе утром к папаше и заниматься у него? Впрочем, обо всем этом удобнее будет говорить при свидании, которое не так-то далеко. Знаешь ли, что я начинаю считать дни и часы до отъезда! Париж, в конце концов, мне не по нутру. Даже несмотря на очень приятный романчик, случившийся со мной, (о котором мне совестно писать тебе подробно) я недостаточно наслаждаюсь жизнью, чтоб не желать скорее перемены. Ты, конечно, скажешь, что ничто меня здесь не удерживает и что я могу хоть сейчас уехать, — но я тебе возрожу, что мне было бы очень неприятно ехать домой, пока опера не будет вполне кончена, — о мне работы осталось не более как недели на две — даже меньше. Я скорее вот, что бы сделал. С величайшим наслаждением я бы отправился отсюда на две недели в Clarens. Но мне неловко относительно Н[адежды] Ф[иларетовны]! Нужно будет прожить до 28 февр[аля] здесь. В этот день или, самое позднее, но другой поеду в Берлин и останусь том дня два. Ну, словом, менее чем через три недели я буду в твоих объятиях. Толя! я решительно не могу у вас остановиться. Я слишком избаловался, слишком раздражителен характером, — чтобы спокойно жить в помещении, где у меня не будет своего угла. Вспомни, что я в Петербурге должен во что бы то ни стало инструментовать и досочинить кое-что в сюите. Вам и двум-то тесно! ну где же я приткнусь, до ещё с Алёшей! Да, наконец, раз что и ты и я утром всегда будем заняты, — не все ли равно, что мы не будем в одной квартире? А обедать и вечер я, конечно, всегда с тобой. Ведь я останусь в Питере не менее трёх недель, о может быть, и целый месяц! Пожалуйста, голубчик, подумай, где меня поместить, — и мне кажется, что всего лучше было быв «La Paix», где было Саша. Не забывай, что я имею в год тысяч дохода и что мне смешно экономничать но этих пустяках. Сегодня я получил письмо от Саши необыкновенно кстати, ибо в одно время с её письмом получилось также письмо от Пети Генке, в котором он говорит о том что Вера серьёзно заболела дорогой. Можешь себе представить, как я бы беспокоился, если б, к счастью, не пришло письмо от Саши, которая сообщает, что Вера вне опасности. Зато свалилось Таня, и Саша предвидит, что переболеют все остальные. Меня это всё-таки настолько растревожило, что я тотчас же телеграфировал и заплатил ответ, чтобы узнать, в каком положении здоровье детей. Юрий в кори!! ведь об этом без слез думать невозможно. А я, как нарочно, под впечатлением повести Достоевского Братья Карамазовы. Если ты не читал этого, беги и тотчас доставай «Русский вестник» за январь. Там есть сцена, когда в монастырском скиту старец Зосима принимает посетителей. Между прочим, изображается женщина, убитая горем оттого, что у неё все дети умерли, и после последнего ребёнка её одолело сумасшедшая тоска, и она, бросив мужа, скитается. Когда я прочёл её рассказ о смерти последнего ребёнка и слово, в которых оно описывает свою безысходную тоску, я расплакался так, как давно от чтения не плакал. На меня это произвело потрясающее впечатление. В театре все эти дни я не был. Есть бездна интересных пиэс, которые следует посмотреть, — но сил нет. Удивительно, как я охладел к театру. Я только и счастлив, и доволен, когда сижу дома вечером, в халате, и не слышу никаких звуков, не вижу никаких лиц. Обедаю ежедневно в Diner de Paris. Вместо театра у меня явилась другая слабость: покупать! Вчера купил 8 галстухов!!! Целую тебя, голубчик мой. Твой П. Чайковский Как мне завидно было читать и твоё и Модино описание вечера, проведённого у вас, когда играли в фанты. Вот так по мне бы компания.

Paris 27/15 February 1879 How sweet you've become with regard to letters! Previously, it used to be that I could barely expect one letter in two weeks! Now, whenever I go to the poste restante (and I go at least twice a week) — there is a letter from you! But both of your last two letters include news about your illness, and so are unpleasant for me. I hope that it's over now. There are many decisive changes you need to make in your life, Tolinka, for the sake of your health. It is impossible to be well and have your nerves in good order with such a frantic life. You need, firstly, to be more punctual when it comes to food, and to eat, if possible, at the same times, and secondly, it's time for you, finally, to flatly refuse to receive anyone during the day. After all, I know from experience that even the most delicate people cannot understand that they are wasting time with their visits. Do not accept anyone — absolutely no-one. In the worst case, couldn't you go to Papasha's in the morning and work there? Anyway, it will be more convenient to talk about this when we meet, which isn't too far off. Do you know that I'm starting to count the days and hours until I leave! in the end, Paris isn't for me. Even despite the very pleasant little romance which happened to me (about which I'm embarrassed to write to you in detail), my enjoyment of life is insufficient to not want it to change as soon as possible. You, of course, will say that nothing is keeping me here, and that I can leave even now — but I'll counter that it would be very unpleasant for me to go before the opera is completely finished — I've no more than two weeks' work left, perhaps even less. This is what I'd rather do. I could go from here to Clarens with the greatest of pleasure for two weeks. But I feel awkward with regard to Nadezhda Filaretovna. I need to live here until 28 February. On this date, or by then at the very latest, I'll travel to Berlin and stay there for two days. Well, in short, in less than three weeks I shall be in your arms. Tolya! I absolutely cannot stay with you. I'm too spoiled, too irritable a character to live quietly in a room where I won't have my own corner. Remember, that in Petersburg I must, at all costs, orchestrate and finish off something in the suite. It's too small there for you and the two of us! Well, how can I escape with Alyosha? Indeed, since you and I will always be busy in the mornings, does it matter in the end if we won't be in the same apartment? And of course, I'll always be with you for dinner and the evenings. After all, I'll be staying in Piter for at least three weeks, perhaps even a whole month! Please, golubchik, give some thought about where to put me — it seems to me that the best place would be "La Paix", where Sasha was. Don't forget that I have an income of thousands a year, and that it would be funny for me to skimp on such trifles. I received a letter from Sasha today at an exceptionally opportune moment, because at the same time as her letter I also received a letter from Petya Genke, in which he says that Vera took seriously ill on the way. You can imagine how worried I would have been, had not Sasha's letter fortunately not arrived, reporting that Vera is out of danger. But Tanya has fallen ill, and Sasha predicts that everyone else will also become ill. Still, all this alarmed me so much that I telegraphed at once and paid for a reply to learn the state of the children's health. Yury has the measles!! It's really impossible to think about this without tears. And I, as it so happened, had been reading Dostoyevsky's novel The Brothers Karamazov. If you haven't read this, run out and immediately find the Russian Messenger for January. There is a scene where the elder Zosima receives visitors in the monastery. It so happens that a women is depicted as heartbroken because all her children died, and after the last child she was overcome by madness, and after leaving her husband, she goes off wandering. When I read her account of the death of her last child, and the words in which she describes her hopeless melancholy, I cried as I had not cried from reading for such a long time. It made the most striking impression on me. I don't go to the theatre these days. There are a vast number of interesting plays which I ought to see, but I don't have the fortitude. It's remarkable how I've cooled towards the theatre. I'm only happy and content when sitting at home in the evening, in a dressing gown, and not hearing any sounds or seeing any faces. I have dinner every day at the Diner de Paris. Instead of the theatre, I've developed another weakness: shopping! Yesterday I bought 8 ties!!! I kiss you, my golubchik. Yours P. Tchaikovsky How envious I was reading yours and Modino's description of the soirée at yours, where they played fant. Now this is sort of the company I'd like.