Letter 1118
| Date | 22 February/6 March 1879 |
|---|---|
| Addressed to | Modest Tchaikovsky |
| Where written | Paris |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1540) |
| Publication | Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 269–270 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 542–543 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 225–226 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 129–130 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 219–220 (English translation; abridged) Неизвестный Чайковский (2009), p. 270–271 |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Милый Модя!
Вчера был для меня весьма многознаменательный день, совершенно неожиданно для самого себя я кончил вполне оперу. Когда тебе случится дописать последнее слово твоего романа, то ты поймёшь какое глубокое наслаждение доставляет эта свалившаяся с плеч гора. Что ни говори, а каждый день в течение почти 2½ месяцев в известные часы выжимать из своей головы, иногда и с большою лёгкостью, а иногда и с усилием, музыку, — дело утомительное. Зато сколько я теперь буду отдыхать! Ведь инструментовка — это уже головной труд! Это вышивание по канве с готового узора. Сегодня я уже занимался приведением в порядок разбросанных лоскутков, а также доканчиванием сюиты. Завтра буду отделывать подробности фуги в этой сюите, а начиная с послезавтра — я до самого Петербурга даже не присяду за работу! Ведь для человека, прилежание которого есть не что иное, как стремительное преследование желанной цели, состоящей в праве быть праздным, — это сущее торжество! Вчера вечером я уже гулял по Парижу совсем другим человеком, именно гулял праздным Фланёром, и, может быть, поэтому вчера вся моя многолетняя любовь к этому городу сказалась с силой прежних молодых годов. Этому, впрочем, способствовало ещё одно обстоятельство: в концерте Châtelet на воскресение объявлена «Буря» моя. Встречая на столбцах и на окнах музыкальных магазинов своё имя, я почувствовал себя в Париже как дома. Впрочем скажу тебе, что хотя, с одной стороны, мне это приятно, но с другой — я беспокоюсь. Я заранее знаю, что и играть будут плохо и шикать будет публика, как это до сих пор всегда бывает с моими сочинениями за границей, — и потому лучше было бы, если б сыграли её уже после моего отъезда. Но нечего делать, придётся немножко потерзаться в воскресенье, впрочем именно немножко, ибо я в этим отношении стреляная птица и знаю очень хорошо, что моё время впереди, и до такой степени впереди, что я не дождусь его при жизни. Как бы то ни было, но вчера и сегодня я таким гоголем расхаживаю по Парижу и тешу себя сладким сознанием, что можно баклуши бить, — что ты не узнал бы своего братца, увидевши его в новом пальто, в цилиндре, в элегантных перчатках фланирующим. Вчера j'ai entrevu M[ademoi]sel[l]e Louise. С ней будет проведено несколько приятных часов перед самым отъездом. Иду сегодня в театр, в Variétés, где даётся имеющая огромный успех пиэса: «Le grand Casimir». Ах, как мне не хочется в «Assomoir» идти! А нужно будет. Через неделю буду уже в Берлине. Целую. П. Чайковский |
Dear Modya!
Yesterday was a day of great significance for me: I completely finished the opera, taking myself by surprise. When you happen to find yourself writing the last word of your novel, then you'll understand the profound pleasure of this weight being lifted from your shoulders. It goes without saying that squeezing music out of your head, for certain period of time every day over almost 2½ months, sometimes with great ease, and sometimes with effort, is an exhausting task. Then again how long will I rest now! After all, the instrumentation is the main task! This is embroidering the canvas from a prepared pattern. Today I've already been busy putting various bits and pieces in order, as well as finishing off the suite. Tomorrow I'll tidy up the details on the fugue from this suite, but as from the day after tomorrow, I won't even be sitting down to work until I'm in Petersburg. Indeed, for a person whose industriousness is nothing more than the headlong pursuit of the desired aim, which consists of the right to idleness, this is a downright triumph! Yesterday I was already strolling around Paris as a completely changed man, namely I was walking as an idle flâneur, and perhaps that's why yesterday all my many year of love for this city was reflected as strongly as in my former youth. However, this was facilitated by one more circumstance: they've announced my "Tempest" will be in next Sunday's Châtelet concert. Seeing my name on hoardings and in the windows of the music stores made me feel like Paris was my home. Anyway, I'll tell you that although, on the one hand, I'm pleased about this, on the other — I'm worried. I know in advance that they'll play poorly and the audience will boo me, as is always the case with my compositions abroad, and therefore it would be better if it were played after my departure. But there's nothing to be done, I'll just have to put up with it a little bit on Sunday, but just a little, because in this respect I am a shot bird, and I know very well that my time is ahead of me — and so far ahead that it won't happen while I'm alive. Be that as it may, yesterday and today I've been swanning around Paris, and amusing myself in the sweet knowledge that I can twiddle my thumbs; you wouldn't recognise your brother if you saw this flaneur in a new coat, a top hat, and elegant gloves. Yesterday, j'ai entrevu Mademoiselle Louise. I'll be spending several pleasant hours with her before leaving. Today I'm off to the theatre, to the Variétés, where they're giving the hugely successful play "Le grand Casimir". Oh, how I don't want to go to see "Assomoir"! But I must. In a week I'll be in Berlin. Kisses. P. Tchaikovsky |
