Letter 1307

Tchaikovsky Research
Date 5/17 October–7/19 October 1879
Addressed to Nadezhda von Meck
Where written Kamenka
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 588)
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 323–324 (abridged)
П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 2 (1935), p. 224–226
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 383–385

Text

Russian text
(original)
Каменка
5 окт[ября] 1879

Милый, добрый друг! Сажусь писать к Вам и недоумеваю, куда адресовать: в Париж или Аркашон? Думаю, что вернее будет, если дождусь Ваших указаний и не буду отсылать письма, пока не получу от Вас известий. Кто знает, — может быть маршрут Ваш изменится, и Вы из Парижа прямо проедете в Италию? Погода сегодня нехорошая, меланхолически тоскливая, и я с радостью думаю, что Вы находитесь под более чистым небом и согреваетесь более горячим солнцем. Но всего радостнее мне будет, когда я узнаю, что Вы уже там, «где золотой лимон на солнце рдеет!» Не знаю отчего, я нахожусь теперь в периоде какого-то особенно неудержимого стремления в Италию. Как-то светло и радостно мне делается, когда подумаю, что и я в скором времени буду там вместе с Вами. Неаполь, Помпея, Везувий... как все это обаятельно, волшебно-прекрасно в моем воображении!

Давно мне не случалось находиться в состоянии такого полнейшего права на праздность, в каком нахожусь теперь. Мне буквально нечего делать. Приехавши сюда, я нашёл давно ожидавшую меня корректуру сюиты. В три дня я её сделал, отослал, и теперь, пока не начну чего-нибудь нового, — могу вести абсолютно праздную жизнь, т. е. читать, гулять, играть, мечтать сколько угодно. Надолго ли; — не знаю, но, во всяком случае, в Неаполе, по крайней мере в первое время, не хочу налагать на себя никакого обязательного труда. Не правда ли, что в этом своеобразном городе, в отечестве lazzaroni, нельзя не быть ленивым?

У нас здесь все здоровы, и все вообще благополучно. Какая непостижимая вещь нервность! У сестры прибавилось хлопот и забот; от разлуки с тремя дочерями (старшая, Таня, гостит в Ялте у тётки), казалось бы, она должна страдать очень заметно, — между тем давно я не видел её такой здоровой, бодрой и даже весёлой, как теперь. Отчасти я объясняю себе это тем, что она очень довольна письмами Тани. Нужно сказать Вам, что эта девушка, одарённая большими способностями, чудным сердцем и замечательной красотой, страдает одним довольно несносным недостатком, — она вечно и всегда скучает. Натура её какая-то надломленная, полная мучительных сомнений и недоверия к себе, беспокойная, проникнутая преждевременною разочарованностью. Созерцание этой вечной беспричинной и неестественной в молодой девушке хандры имеет свойство на всех наводить уныние и убийственно действует всегда на сестру, сознающую своё полное бессилие помочь горю. Случилось, что тётка (сестра Льва Васильевича) пригласила её к себе в Ялту, — и вдруг совершилось неожиданное превращение. Письма её наполнены изъявлениями радостных ощущений и полнейшего счастья. Отчего это произошло, — совершенно непонятно. Ей и прежде случалось бывать среди роскошной природы, до сих пор не имевшей никакой целебной силы на неё; к тому же теперь, как видно из её писем, в Ялте льёт беспрерывный дождь, способный не радовать, а, напротив, наводить уныние, и между тем наша милая Таня ожила, сделалась тем, чем подобает быть молодой, умной и всеми любимой девушке. Непостижимо! Но как бы то ни было, а мы все, и сестра в особенности, бесконечно радуемся этой неожиданной перемене.

Модест, пробывший с нами четверо суток, третьего дня уехал в Петербург. Бедный Модест! его ненависть к Петербургу почти столь же сильна, как моя.

Ах, милый друг, как бы хотелось мне дать Вам понятие об том, что такое мой младший племянник Юрий! Я ещё в жизни не видал более восхитительного ребёнка! В нем какой-то яркий свет, так что ему стоит появиться, чтобы все сознавали себя счастливыми и просветлёнными. И свет этот исходит не только из его чудных голубых глаз, — но из каждого его движения, из каждого слова! Все, что он говорит, до того умно; в нем такое отсутствие ребяческого непостоянства нрава и капризности, такое ничем не смущаемое спокойствие, уверенность и твёрдость, — что на каждом шагу приходится изумляться и восторгаться. Я почти уверен, что из этого ребёнка выйдет нравственно сильный и возвышающийся над общим уровнем человек. Мальчик он крепкий и здоровый, и мне кажется, что и физическая сторона его натуры будет соответствовать нравственной силе.


7 окт[ября], Воскресенье

Получил одну за другой две Ваши телеграммы. Спасибо Вам за них, милый друг! А я ведь, отвечая Вам на предложение по поводу симфонии, совсем упустил из виду, что ни партитура, ни голоса не напечатаны. Не подождать ли до тех пор, пока не состоится печатание?

Продолжаю наслаждаться своим законным dolce far niente, но в голове начинают носиться новые музыкальные планы. Не буду себя принуждать, и если настроение будет благоприятное, воспользуюсь им и кое-что набросаю.

Погода стоит ясная, но ветряная. Милый друг, пожалуйста напишите мне, куда адресовать следующее письмо и не изменился ли Ваш маршрут? Писать ли мне в Аркашон?

Это письмо я решаюсь отправить в Париж. Если Вы и уедете, оно Вас догонит. Будьте здоровы, дорогая моя!

Ваш П. Чайковский