Letter 1315

Date	18/30 October 1879
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 592)
Publication	П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 2 (1935), p. 235–236 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 395–397

Text

Russian text (original)

Каменка 18 окт[ября] 1879 Милый и дорогой друг! Получил сейчас Ваше большое письмо из Парижа. Благодарю Вас от всей души за заботы о нашей симфонии. Потрудитесь и Владисл[аву] Альберт[овичу] передать мою живейшую благодарность за его хлопоты. Я буду очень рад, если исполнение симфонии осуществится, — но очень может быть, что Colonne, несмотря на готовность, окажется бессильным удовлетворить наше желание. Он в самом деле не исключительный распорядитель относительно выбора пиэс, и, ввиду огромного множества местных композиторов, добивающихся чести попасть на программу, ему трудно будет заставить принять иностранную симфонию, особенно если уже назначен к исполнению тот отрывок, о котором он говорил Влад[иславу] Альбертовичу. Милый друг! Вам, конечно, лучше моего знать, — следует или не следует говорить Коле о наших планах, и если Вы найдёте нужным и удобным сообщить ему о них, — то могу ли я быть против этого? Но всё-таки я остаюсь при прежнем мнении, что до тех пор, пока Тася — не что иное, как неуклюжая, угловатая и ещё совсем умственно неразвитая девочка, притом с таким характером ребяческой, взбалмошности, который требует очень близкого знакомства, чтобы ценить её в сущности чудесную натуру, — она не может внушить ему серьёзной симпатии и разве только из повиновения, уважения и любви к матери он примирится с мыслью, что она — его будущая жена. Вы говорите, друг мой, что, если ему не указать на Тасю, как на будущую подругу жизни, — он может влюбиться в старшую сестру. Опасность эта действительно есть и может быть не столько от Тани, сколько от Веры, которая в последнее время распустилась невыразимо прелестным цветком и от обаяния которой никто не может освободиться. Совершенно немыслимо, чтобы юноша столь развитый, как Коля, видя Тасю рядом с старшими сёстрами, мог по непосредственному влечению склониться в сторону первой. А хорошо ли для счастья наших молодых людей, если в сердце его не сразу заронится искра симпатии к ней? Другое дело — чрез два, три, четыре года, когда Тася в свою очередь начнёт расцветать и физически и умственно, а сестры её уже сделаются по возрасту совершенно неподходящими для мальчика, каковым Коля все ещё будет в то время. Вообще, милый, чудный друг мой, — меня донельзя трогает и радует Ваше увлечение нашими проектами, но, ради Бога. не будем торопиться; мы этим можем только испортить дело. Я, со своей стороны, не могу серьёзно относиться к этому делу, пока Тася не подрастёт, пока её моральная и материальная физиономия не определится окончательно. Вам, быть может, это непонятно, милый друг, потому что Вы смотрите на возможность и осуществимость нашего плана только с точки зрения Коли, который, несмотря на свои почти детские годы, уже успел обрисоваться. Я же, в свою очередь, смотря на наше дело с точки зрения Таси, которая, как я Вам писал в Симаках, мне очень симпатична как ребёнок, но составляет вопросительный знак как человек, — должен и могу повторить только то, что писал Вам в Симаках: нужно подождать. Что Тася не будет нехорошим человеком, это я и теперь знаю, ибо из такого любящего сердца не может с годами сделаться дурное. Но будет ли она женщина, способная осчастливить мужа, — этого ни я и никто из близких не знает. Характер её очень странный, неровный, и воспитание её стоило много труда, много слез всем, кто руководил ею, начиная с матери. Я надеюсь, что все шероховатости сгладятся со временем, — но когда идёт речь о том, чтобы уже теперь связать её судьбу с сыном Вашим, то моя обязанность сказать: подождём. Я уезжаю отсюда двадцать 24-го на один день в Москву по делу печатания оперы и на неделю в Петербург. Очень неблагоразумно и нерасчётливо делать этот страшный крюк на пути в Италию, — но это необходимо. Брат Анатолий жестоко хандрит и желает меня видеть, да и я уехал бы за границу не с лёгким сердцем, если б не повидался с отцом и с братьями. В Москве мне быть нет необходимости, но все же я один день там проведу, чтобы посмотреть, что делается с оперой и сюитой. Если найдёте возможным, милый друг, что-нибудь написать или телеграфировать мне, то прошу адресовать: С[анкт]-Петербург. Надеждинская, дом № 4, кв[артиры] № 4. Пятого или 6-го ноября я выеду за границу и буду останавливаться в Вене, Венеции, Флоренции. Будьте здоровы, милый, добрый друг! Ваш П. Чайковский