Letter 1357

Date	27 November/9 December 1879
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Paris
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1274)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 342–343 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 641–644 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VIII (1963), p. 441–444

Text

Russian text (original)

Париж  27 н[оября] 9 д[екабря]  1879 Милый мой Толя! Получил сегодня разом два твоих письма: одно — адресованное в Аркашон, другое прямо. В последнем из них ты очень жалуешься на своё служебное положение и образ жизни. Оно меня очень огорчило, хотя я и привык теперь ожидать от тебя письма, написанные в грустном тоне, и каждый раз раскрываю твоё письмо с сжиманием сердца. Главное, меня всякий раз приводит в отчаянье мысль, что я бессилен помочь тебе, т. е. способствовать к перемене твоего положения. Конечно, к Шрейберу я напишу красноречивое письмо и надеюсь, что он внемлет моей просьбе. Сгоряча я даже хотел написать ему сегодня, но рассудил, что лучше подождать, пока ты велишь написать, а то, пожалуй, только напорчу. По правде сказать, мне бы хотелось, чтобы ты дотерпел до моего возвращения в Петербург, чтобы обстоятельно переговорить. Кто знает? Может быть, к тому времени произойдёт какое-нибудь изменение в твоих обстоятельствах. Я боюсь, чтобы ты не раскаялся в поспешности действий! Но делай как хочешь. В случае, если ты решишь остаться в Петербурге, т. е. ничего не предпринимать до моего возвращения, то я хочу тебе сделать следующее наставление. Я очень понимаю твоё положение: тебе просто опротивела служба в Окружном петербургском суде и ты точно так же жаждешь перемены, как я жаждал в былое время, чтоб провалилась Консерватория, лишь бы мне не быть там профессором. Но я знаю также, что причина твоего отвращения к Окружному суду лежит не столько в его свойствах, сколько в самом тебе. Ведь не все же товарищи прокурора так тяготятся службой, как ты, точно так же как не все преподаватели теории ненавидят своё дело, как ненавидел его я. В тебе точно так же, как и во мне, есть способность, раз почувствовавши себя недовольным своей обстановкой, видеть недостатки её в преувеличенном виде. Я, конечно, не стану тебя порицать за это, ибо совершенно так же падаю духом, как ты, и, подобно тебе, не умею победить себя. Но, всё-таки, ты в таких годах, когда ещё можно заставить себя тянуть лямку. Кому не приходится страдать от несовершенствам и неудовлетворительности обстановки? Разница в том, как к ней относиться. Я сейчас припомнил, как Володя, возвратившись из своей знаменитой поездки в Ямбург, рассказывал нам эпопею своих приключений. Если бы ты или я очутились в подобном положении, мы бы считали себя невероятными мучениками, рассказывая об этом, проклинали бы свою судьбу и ту деятельность, которая приводит к подобным пассажам; у Володи же, который другого темперамента, из всего этого вышел лишь прелестно рассказанный комический эпизод. Как благодушно и философски он отнёсся к случаю, который тебя и меня расстроил бы. в конец! Нечего греха таить, мы бы с тобой оказались, в сравнении с ним, малодушными. Ты понимаешь, Тотоша, что я хочу сказать. Я бы не хотел, чтобы ты в жизни был такой тряпкой, как я, чтобы эта тряпичность привела тебя к таким же странным поступкам, какими я ознаменовал З8-ой год своей жизни. Дело в том, что твоё положение имеет вид несчастного только в твоих собственных глазах ив глазах тех, которые, подобно мне, узнают се6я в тебе. Я бы, конечно, будь я товарищем прокурора, был бы таким же отъявленным ненавистником своего дела, как ты. Но, собственно говоря, что особенно ужасного в судьбе товарища прокурора? Не сам ли ты немножко виноват в том, напр[имер] что не успеваешь делать, своего дела? Попробуй иметь больше характера в случаях, подобных тому, результатом коего твоё исполнение против воли роли Молчалина. Ты слишком мягок, добр и деликатен, — я это понимаю, но желал бы, чтобы лучше ты был менее податлив на всякие просьбы и приставания. Возьмём ту же Велинскую. Ты слишком много отдаёшь ей своего времени. Если у тебя набралось очень много дела, попробуй хоть один месяц решительно отказаться от приёма кого бы то ни было у себя, от обедов у Карцевых, от танцевальных вечеринок у Клингенбергов, от принимания на себя поручений болвана Лароша, одним словом, от всяких таких трат времени, которые без всякой надобности, единственно из чрезмерной деликатности ты на себя берёшь? Ведь сколько бы у тебя было свободного времени, если б ты был более кремнём? Разумеется, очень глупо, может быть, читать тебе все эти наставления, когда дело идёт о том, чтобы. во чтобы то ни стало, уйти из Петерб[ургского] окруж[ного] суда. Но я говорю все это на тот случай, что ты до весны решишься остаться в Петербурге. Во всех этих наставлениях чувствуется своего рода эгоизм с моей стороны. Благодаря счастливо сложившимся обстоятельствам я теперь мог бы быть совершенно довольным судьбой, если б только мой Толя не хандрил и не считал себя несчастным. Нужно, во что бы то ни стало, сделать, чтобы ты приветливее относился к своей жизни, чем в эту минуту. Если до того дошло, что тебе уж решительно невтерпёж, то давай думать, что предпринять чтобы переменить службу? Поговори со всеми друзьями. Не придумают ли они чего-нибудь? Не могу ли я кому-нибудь написать, чтобы тебе вовсе оставить судебное ведомство? Ну, одним словом, что-ни6удь. одно: 1) или решись остаться в Петербурге до весны и в таком случае вооружись философским взглядом на вещи, или 2) решись перейти в другое ведомство, и тог да нужно что-нибудь тотчас предпринять. Что ты найдёшь себе дело без особенного труда и сумеешь занять и в другой сфере отличное положение, — в этом я не сомневаюсь. Для меня, главное, нужно, чтобы ты был здоров и покоен и, ради Бога, не задумывайся бросить своё прокурорство, если оно тебе невыносимо. Но только я бы желал, чтобы ты ничего не делал такого, чего тебе не посоветует Володя. Какое для меня неоценимое. счастье, что с тобой живёт Володя! Если б его не было, я бы теперь страшно об тебе беспокоился. Но в Володе и в его дружбе, с тобой я вижу самую крепкую опору твою и знаю, что он обережёт тебя от всякой невзгоды. Прочитав твоё письмо, я сильно огорчился и тотчас же в преувеличенном виде взглянул на твоё неудовлетворительное положение; но потом раздумал, что лишь: бы ты был здоров, для меня все равно останешься ты прокурором или нет, а главное, мысль о Володе утешила меня. Вследствие сего пошёл обедать, потом гулял по сильнейшему морозу, потом сидел у Кондратьева и, наконец, теперь пришёл домой и пишу тебе совершенно спокойно. От Модеста до сих пор не имею известия. Если завтра от него не будет письма, я буду телеграфировать Масалитинову. Если б ты знал, как курьёзен Париж при этом страшно морозе, при этих массах снегу, лежащих на улицах, при отсутствии движения и тишине. Точно была эпидемия и вымерла половина жителей. Ты ничего мне не пишешь о Леле? Что он и Саша? Письмо сестры Саши, акаем ты пишешь, я не получил. Известие о M[onsieur]r Кошкарове довольно неприятно поразило меня. Авось эта не устроится. Откуда он взялся? Вероятно, Сашино письмо я получу. Толичка! Прости, если я в своих советах тебе написал какую-нибудь глупость. Чего бы я не дал, что[бы] тебе была хорошо! Как мне будет противно моё благосостояние, если ты будешь продолжать хандрить! Обнимаю тебя крепко. Володю тоже. Твой, П. Чайковский Я не только не требую, но даже не хочу, чтобы ты писал мне подробно и много, пока не будет у тебя больше свободного времени. Пиши только не менее раза в неделю.