Letter 1435

Date	28 February/11 March 1880
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Paris
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1577)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том IX (1965), p. 64–65

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Париж  28 ф[евраля] 11 м[арта]  1880 Милый Модя! Я в Париже. Путешествие было бы удобно, если б от самого Турина до самого Парижа мне не надоедал один бельгийский граф, толстый, здоровенный, самодовольный и болезненно-болтливый. К несчастью, мне невозможно было попасть в особое маленькое отделение. Первый день я сильно протосковал и даже, как водится, пролил несколько слез, хотя и не в «три ручья». Да, забыл сказать! После завтрака в Falcone, на котором я выпил целую бутылку вина и рюмку ликёру, был я в Колизее и не без сентиментальности прощалcя в нем с Римом. Даже сорвал на память. цветочек цикория. Второй день путешествия был отравлен бельгийцем, а если бы не он, то было бы сносно, ибо книги у меня отличные, и «Пенденисом» я почти так же восхищаюсь, как «Копперфильдом». Погода была почти такая же тёплая, как в Риме, и в Кюлоре я любовался великолепным заходом солнца. Спал эту ночь нехорошо. Решил остановиться в Belle-Vue и очень раскаиваюсь: так все пакостно, неудобно, шумно. Приехавши, пил холодный чай, читал «Фигаро» и одевался. В 9 час[ов] разбудил Кондратьева, слуга которого, г. Алексаднр, уже успел с заспанными глазами побывать у меня. Кондратьев жаловался на тоску, объявил, что каж[дый] день плачет в три ручья, но из дальнейших расспросов оказалось, что живёт припеваючи, имеет кучу знакомых, ежедневно бывает в театре, ну, словом, по-видимому нимало не скучает. На вопрос об Амичи я сказал, что видел его весёлым, и потом раскаивался, ибо тотчас, же заметил, что остались недовольны. Нужно было отвечать, что тоскует и плачет. Деньги от Юргенсона получены уже 5 дней тому назад по телеграфу, через банкира. Сговорились вместе обедать, а после того я пошёл сначала в ванну, а потом завтракать в какой-то ресторан близ «Gimnaza». Затем долго гуляли теперь возвратился, чтобы написать тебе. Париж, как и всегда, мне нравится, и я чувствую себя в нем как дома, — но испытываю какое-то странное ощущение: как будто после запаха цветов нюхаю аромат ветчины с капустой. Последний очень аппетитен, но прозаичен. Здесь очень жарко, даже мучительно жарко, но деревья ещё совершенно голы, нет ни малейшего намёка на ту чудную, весеннюю игру красок, которая показалась мне особенно пленительна с верхнего яруса Колизея в день отъезда. Беспрестанно думаю о вас и радуюсь, что вы нюхаете цветы, когда я погружен в ветчину с капустой. Были минуты во время путешествия, когда я бы год жизни отдал, чтобы услышать болтовню Коли и очутиться в зашей компании. Прощай, милый Модя. Напишу тебе отсюда ещё раз. Целую нежно тебя, Кольку моего Милого и Алексея Софронова. Твои П. Чайковский В результате римской жизни я считаю, что я провёл чудные три месяца. На вопрос, адресованный Саше: что сказать тебе от него, он отвечал: «что-нибудь такое очень хорошее». Это было произнесено глубочайшим басом.

Paris  28 February 11 March  1880 Dear Modya! I'm in Paris. It would have been a convenient journey, had I not been pestered all the way from Turin to Paris by one Belgian count, fat, enormous, self-satisfied, and morbidly talkative. Unfortunately it was impossible for me to make it into the special small compartment. The first day I was extremely homesick, and even shed a few tears as usual, although not in the "three streams". Yes, I forgot to say! After lunch at Falcone, at which I drank a whole bottle of wine and a glass of liqueur, and I went to the Colosseum, and not without sentimentality, said goodbye to Rome there. I even picked a chicory flower as a memento. The second day of the journey was poisoned by the Belgian, and had it not been for him it would have been tolerable, because my books are splendid, and I admire "Pendennis" almost as much as I admire "Copperfield". The weather was almost as warm as in Rome, and in Culoz I admired a magnificent sunset. I didn't sleep well that night. I decided to stay at the Belle-Vue, and very much regret it; everything is so dirty, uncomfortable and noisy. On arriving, I drank iced tea, read "Figaro", and dressed. At 9 o'clock I woke Kondratyev, whose servant, Mr Aleksandr, had already managed to visit me with sleepy eyes. Kondratyev complained of homesickness, declaring that he cried in three streams every day, but from further questioning it turned out that he was living in clover, had a bunch of acquaintances, visited the theatre every day — well in short, apparently he wasn't in the least miserable. When asked about Amici, I said that I saw him cheerful, and then I regretted it, because I immediately noticed that they were displeased. It was necessary to answer that he was sad and miserable. I received the money from Jurgenson 5 days ago by telegraph, through a banker. We agreed to have lunch together, and after that I went first to the baths, and then for lunch at some restaurant near the "Gimnaza". Then we strolled around for ages, and now I've returned in order to write to you. I like Paris, as always, and I feel at home in it — but I'm feeling some strange sensation: it's as if after the scent of flowers, I'm smelling the aroma of ham and cabbage. The latter is most appetising, but prosaic. It's hot here, even painfully hot, yet the trees are still completely bare, there isn't the slightest hint of that wonderful play of spring colours that seemed particularly captivating to me from the upper tier of the Colosseum on the day I left. I think about you incessantly, and I'm glad that you're smelling the flowers, while I'm immersed in ham and cabbage. There were moments during the journey when I would have given a year of my life to hear Kolya's chatter and find myself in his company. Farewell, dear Modya. I'll write to you from here again. Tender kisses to you, my darling Kolya and Aleksey Sofronov. Yours P. Tchaikovsky I consider that I spent a wonderful three months as a result of life in Rome. As to the question you put to Sasha — I can tell you that he answered "something so very good". This was said in the deepest bass voice.