Letter 1512

Date	14/26 June–28 June/10 July 1880
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 657)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 393–394 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 2 (1935), p. 362–363 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том IX (1965), p. 149–152

Text

Russian text (original)

Каменка 14-го июня 1880 По предположенному маршруту Вы должны быть теперь уже в Мюнхене, дорогой друг мой! Надеюсь, что путешествие Ваше началось при самых лучших условиях и что Вы совершенно здоровы. Мы имеем теперь уже очень подробные известия от наших путешественниц. Франценсбад им очень нравится, все они принялись за правильное лечение, но сестра жалуется на хроническое удушье (нервное явление), мешающее ей вполне отдаться лечебным предписаниям. Так, например, ей доктор не позволил брать ванны, содействие которых так важно в лечении водами. Племянница Таня немножко грустит о своём претенденте и смущается неизвестностью. Осуществление мечты молодых людей этих зависит в настоящее время от родителей его, живущих в Веве. Нужно, чтобы они не только дали своё согласие, но и средства к жизни, так как в этом отношении он не самостоятелен, а ещё Бог знает, как эти люди отнесутся к женитьбе сына (коему они прочили какую-то Богачку) на небогатой девушке. Каменское и вербовское хозяйство почти в отчаянном положении. Свекловица, сильно пострадавшая от жуков, кое-как выдержала, оправилась и произрастает довольно сносно своими объеденными и искалеченными листьями. Но вдруг два дня тому назад появился новый враг в виде червя, подтачивающего корень. Червь этот произвёл большое опустошение в 1864 г. и с тех пор, кроме прошлого года, не являлся ни разу. В прошлом году он наделал бед только в одной экономии, теперь он появился разом на всех, и можно ожидать, что все погибнет. Положение хозяев чрезвычайно трудное. Теперь идёт прорывка свекловицы, требующая большого числа рабочих и расходов. Между тем, если свекловице суждено пропасть, стоит ли затрачивать даром деньги? С другой стороны, нельзя ещё решительно сказать, в какой степени велико угрожающее бедствие и можно ли, махнув окончательно рукой, бросить все работы! Положение дела становится очень опасным и трудным. 16-го июня 1880 г[ода] Получил сегодня письмо от Анатолия с утешительным для меня известием. Вы знаете, милый друг, что я был в сомнении от того, пойдёт или не пойдёт моя опера в будущем сезоне в Петербурге. Теперь можно быть уверенным, что да. На праздник Пушкина приезжали в Москву артисты Мариинского театра, сообщившие Анатолию, что роли розданы, что спевки хора начнутся летом, одним словом, что постановка решена. Это меня радует. Брат пишет мне, что на пушкинских вечерах Климентова два раза исполняла в костюме и при декорациях сцену письма Татьяны и с большим успехом. Писал ли я Вам, что Анатолий принял предложение Рубинштейна жить у него до тех пор, пока не определится, прочно ли его положение в Москве или это только переход к провинции. Анатоль доволен этим сожительством, но жалуется, что по окончании экзаменов у Ник[олая] Гр[игорьевича] с утра до вечера были постоянные гости, мешавшие ему заниматься как следует. Впрочем теперь Ник[олай] Гр[игорьевич] уже уехал, вероятно, за границу. Получаете ли Вы «Отечествен[ные] записки»? Если да, то весьма рекомендую Вам помещённую в апрельской книжке повесть Крестовского (псевдоним) «Семья и школа». Крестовский этот (если Вам ещё не известно) есть не кто иной, как г[оспо]жа Хвощинская, очень талантливая женщина, автор известных романов: «В ожидании лучшего», «Большая Медведица» и т. п. Я очень люблю эту писательницу, несмотря на болезненную нотку, звучащую во всех её произведениях. У неё большая тонкость психологического анализа и подчас глубина понимания человеческого духа поистине замечательная. Особенно удаются ей женские типы и преимущественно отрицательные. В повести, о которой я говорю, есть поразительно верно выхваченные из жизни явления. Это очень безотрадная и грустная картинка, но намеченная мастерской рукою. Известия о наших больных не вполне утешительные. Сестра нехорошо себя чувствует: страдает удушьем, слабостью и тоскует о детях. Хозяйство идёт в Каменке отвратительно; свекловице грозит конечная погибель от червяка. Нет! я начинаю разочаровываться в прелести и поэтичности обрабатывания земли. Сколько опасностей, сколько врагов, неожиданно являющихся, чтобы погубить результат стольких забот! Радуюсь, что Браилов почти весь в аренде и что Вы обеспечены от постоянных треволнений хозяйки... 18 июня По присланному Вами маршруту я рассчитываю, что Вы теперь в Люцерне, а от 23-го до 3-го будете у берегов Женевского озера, или в Vernayax. Так как оба эти указания, т. е. Женевское озеро и Vernayax (где находится этот последний?) очень неопределённы, то адресовать к Вам это письмо придётся мне в Интерлакен, где (по маршруту) Вы будете около 3-го и останетесь до 13-го. Хотя это будет отступление от 3-летней привычки писать Вам по меньшей мере раз в неделю, но я думаю, милый друг мой, что не мешает мне несколько реже писать Вам за границу. Своими письмами я вызываю Вас на ответы, а Вам нужно во время Ваших поездок быть по возможности свободной от Вашей сложной переписки. Прошу Вас только не оставлять меня слишком долго без известий о Вас; я ужасно грущу, когда надолго теряю Вас из виду. Быть в постоянном общении с Вами для меня необходимость, и Вы, может быть, даже и не представляете себе, до чего для моего нравственного благосостояния важно и ценно получение строчек, написанных милым, столь родным мне почерком. Но поверьте, что и нескольких строчек, нескольких слов достаточно, лишь бы мне знать, что Вы здоровы и помните меня. Не следует ли под Vernayax понимать Vernayaz, в долине Роны, около gorges de Trient. Но не могу вообразить себе, чтобы Вы захотели 10 дней прожить в столь скучном и мрачном месте, где солнце вечно за горами и горизонт со всех сторон заперт. 28 нюня Целых десять дней я ничего не писал Вам. Это произошло оттого, что мне не хотелось разразиться к Вам сразу слишком большим письмом. За этот промежуток времени произошло несколько перемен. Модест уже неделю тому назад уехал, и я ещё до сих пор не могу привыкнуть к его отсутствию. Здоровье его к концу пребывания в Каменке значительно поправилось. От сестры известия посредственно благоприятные. Только что она стала поправляться и как будто ощущать целебную силу вод, как получила известие о смерти старшего сына нашей кузины, с которой она с детства находится в отношениях самой близкой дружбы. Это её до крайности расстроило. Мать покойного юноши повержена в глубокую горесть, и сестра всей душой стремится к ней и теперь только об том и думает, как бы по миновании срока лечения прямо проехать к кузине, живущей в Эстляндии в деревне. С другой стороны, она мучится тоской по детям, и хочется скорей вернуться домой. Удивительно, как иногда люди, имеющие, казалось бы, все условия для счастья, вечно обречены страдать и томиться. Сестра моя принадлежит к числу этих людей! Алексей ездил в уездный город и вернулся с торжеством: экзамен выдержан. Я выезжаю отсюда в Браилов 1-го июля вечером, о чем уже известил письменно Марселя Карловича. Признаюсь Вам, Надежда Филаретовна, что для меня высочайшее и неоценённое благо — возможность уединяться под кровом Вашего дома. Я считаю часы и минуты, остающиеся мне до водворения в Браилове! У меня не совсем в порядке нервы, мне хочется успокоиться и отдохнуть... Дела здесь грустны до последней степени. В Каменке ещё кое-что сохранилось, но в Вербовке свекловица пропала благодаря упорной засухе, жукам и червям. Дождей там не было ровно 2 месяца. Наконец три дня тому назад дождь был, но уже поздно — он поправит немногое. Бедный Лев Васильевич с большим самообладанием переносит бедствие. По всей вероятности, до Браилова я не буду иметь известий о Вас, милый друг мой. Как я буду рад, если узнаю, что Вы здоровы, что Вам весело и хорошо! Потрудитесь передать мои приветствия всем милым членам Вашего семейства. Пахульскому поклон. Бесконечно преданный Вам, П. Чайковский