Letter 1562

Date	12/24 August 1880
Addressed to	Pyotr Jurgenson
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2310)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 413–414 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с П. И. Юргенсоном, том 1 (1938), p. 164–165 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том IX (1965), p. 235–236

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

12-го августа 1880 Милый друг! Если, чего доброго, я сделаюсь когда-нибудь знаменит и после смерти моей станут собирать матерьялы для моей биографии, то из твоего сегодня его письма выведут совершенно ложное заключение обо мне. Читая его, можно подумать, что я имею привычку навязывать свои сочинения и подлизываться к влиятельным людям, вообще делать всякие авансы ради их исполнения. Между тем эта совершенно неверно. Я могу положа руку на сердце сказать, что не только никогда шагу не сделал, но мизинцем не двинул ради того, чтобы тот или другой Бильзе осчастливил меня своим вниманием. Именно этого сорта пассивная гордость и есть во мне. На другое дело, когда аванс приходит с их стороны. Тогда я таю, умиляюсь и готов (конечно, издали, письменно) перед ними пресмыкаться. Так было с Бюло[вом] , с Колонном в Париже и т. д. Я просто не могу забыть, что Бильзе имел мужество несколько раз принимать свистки и всяческие знаки неодобрения ради одного из моих произведений. С другой стороны, немецкая скаредность, которая проявляется в его выспрашивании нот на даровщинку, мне не нравится, и если б ты прочёл моё письмо к Котеку, то увидел бы, что я очень энергически обругал его и заранее предупредил Котека, что если ты найдёшь излишним посылать ноты даром, то я буду вполне на твоей стороне. Писать к Бильзе я не хочу. Предоставляю все это дело твоему усмотрению. Блюди наше достоинство, но не упускай и нашей выгоды, и если ты найдёшь возможным для Бильзе сделать исключение, то сделай. Ещё раз повторяю: я очень желаю, чтобы мои вещи побольше игрались таким популяризатором, как Бильзе, но нимало не буду в претензии и готов плевать на него, если ты находишь излишним баловать его. Что касается до совета подражать Рубинштейну, то скажу тебе, что наши относительные положения так различны, что никакому сравнению не подлежат. Отними от Рубинштейна его виртуозность, и он тотчас ниспадёт с своего величия на степень моего ничтожества. Вот тогда я бы хотел знать, у кого из нас больше настоящей авторской гордости. Ты, верно, не знаешь все, что выделывал Руб[инштейн] в Париже, чтобы поставили его оперу, сколько носов ему ни наклеивали, он все лезет; да и много другого ты не знаешь, как я вижу! Во всяком случае, я не такой важный барин, чтобы на авансы такого полезного и влиятельного туза, как Бильзе, отвечать: «Это не моё дело! Обратитесь к Юргенсону!» Корректуры готовы, и я их высылаю тебе завтра. «Итальянское каприччио», тщательно поправив, можно печатать. Но концерт я непременно желал бы просмотреть ещё раз и прошу тебя прислать мне ещё корректуру вместе с теперешним пробным оттиском. Знаешь что? Весной, послав концерт, я просил Руб[инштейна], проиграв его, сделать свои замечания и поручить Танееву изменять подробности фортеп[ианной] партии сколько угодно, не касаясь сущности, в коей что бы мне ни советовали, не изменю ни единого такта. Танеев отвечал, что менять решительно нечего. Значит таково было мнение Рубинштейна. Поэтому едва ли нужно ждать, чтоб Н[иколай] Гр[нгорьевич] разучил. Когда-то это он сделает? Впрочем как хочешь. Насчёт Бильзе тоже как хочешь. До свиданья, голубчик. Твой П. Чайковский

12th August 1880 Dear friend! If, with good fortune, I one day become famous, and after my death they begin to compile materials for my biography, then they will draw an utterly false conclusion about me from your letter today. Reading it, one might think that I have a habit of fawning and imposing my works on influential people, and generally making all sorts of advances for the sake of performances. Meanwhile, this is utterly incorrect. I can say with hand on heart that not only have I never taken a step, but I haven't lifted a finger for the sake of flattering attention from Bilz or anyone else. I have this sort of passive pride. It's another matter when an advance comes from the other side. Then I melt, I'm touched, and prepared (of course, writing from afar) to kowtow before them. As with Bülow, and with Colonne in Paris, etc. I simply cannot forget that Bilz had the courage several times to take whistles and all manner of disapproval for the sake of one of my works. On the other hand, I dislike the German stinginess shown by his asking to have the music free of charge, and if you had read my letter to Kotek you would have seen that I very energetically cursed him, and warned Kotek that if you found it excessive to send him the music for free, then I'd be entirely on your side. I don't want to write to Bilz. I leave the whole matter to your discretion. Protect our dignity, but don't fail to observe our advantages, and if you find it possible to make an exception for Bilz, then do so. I repeat once more: I very much want my things to be played more often by such a populariser as Bilz, but I won't be the least pretentious, and I'm prepared to spit on him if you consider it frivolous to indulge him. As for the advice to emulate Rubinstein, then I say to you that our respective positions are so different as to be beyond comparison. Remove Rubinstein's virtuosity, and his greatness immediately plummets to the level of my insignificance. Then I should like to know which of us has truly has the greater author's pride. You surely do not know everything that Rubinstein did in Paris in order to stage his opera, no matter how many times they rubbed his nose in it, he was always pushing himself; indeed, I see there's a lot you don't know! In any case, I'm not such an important gentleman as to be able to respond to the advances of such a useful and influential bigwig as Bilz with: "This is none of my business. Go to Jurgenson!". The proofs are ready, and I'm sending them to you tomorrow. The "Italian Capriccio" has been thoroughly corrected, and can be printed. But I should certainly like to review the concerto again, and I ask you to send me another proofing together with the present working proofs. Do you know why? In the spring, having sent off the concerto, I asked Rubinstein to make his remarks after playing it and to have Taneyev alter the details of the piano part as much as he saw fit, without touching the essence, of which no matter what their advice, I will not change a single bar. Taneyev replied that there is absolutely nothing to change. I took this to mean Rubinstein's opinion. Therefore it's hardly necessary to wait for Nikolay Grigoryevich to learn it. When will he do this? Anyway, do as you please. The same goes for Bilz too: as you please. Until we meet, golubchik. Yours, P. Tchaikovsky