Letter 1671

Date	27 January/8 February–1/13 February 1881
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Saint Petersburg
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 700)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 448–450 (abridged) П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 2 (1935), p. 471–473 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 23–25

Text

Russian text (original)

С[анкт] Петербург 27 января 1881 . Расскажу Вам, дорогой друг, кое-что про Ткаченко. Престранный человек! Я устроил его во всех отношениях очень хорошо, и, нужно отдать ему справедливость, он принялся за занятия с большим усердием. Накануне отъезда он явился ко мне и предварил, что ему нужно говорить со мной серьёзно. Я принялся слушать и, по мере того, как он развивал свои мысли, я все более и более убеждался, что это натура больная нравственно и умственно. Сущность его речей следующая. Ему пришла в голову мысль, что я оказал ему содействие и помощь не для его благ а, а для того, чтобы заслужить репутацию благотворителя. Он сравнил меня с дамами, занимающимися благотворительностью ради моды и чтобы о них много говорили. При этом он объявил, что не желает быть жертвой моей слабости к популярничанию, что решительно отказывается считать меня своим благодетелем, и предварил, чтобы я не рассчитывал с его стороны на благодарность. Говорил он очень много и пространно все на ту яте тему, что не намерен быть жертвой. Я отвечал ему очень холодно, что предлагаю ему учиться, как он того хотел, как можно усерднее и вовсе не думать о том, зачем и как я взялся помочь ему в этом деле. Что касается его подозрений, то сказал ему, что мне совершенно все равно, чем он объясняет мои поступки и что разуверять его я не имею ни времени, ни охоты; что же касается того, что он не считает себя обязанным быть мне благодарным, — то даю ему полную свободу и в этом отношении. Затем сказал ему, что уезжаю, что видеться с ним не буду, и просил его вообще обо мне не думать, а думать лишь единственно о своём учении. Наблюдение за ним я поручил инспектору Альбрехту. Не правда ли, странная личность? Что он честен, не глуп и, главное, искренен, в этом нет сомнения. Но что это больной человек и, может быть, очень близкий к полному сумасшествию, — это для меня тоже ясно! А каково его подозрение, что я хлопочу об репутации благотворителя? Слышали ли Вы, дорогой друг, о болезни Ник[олая] Григорьевича? Он серьёзно болен, хотя через силу и продолжает исправлять все свои обязанности. Он лечится, — но доктора требуют, чтобы он на время предался отдыху и куда-нибудь уехал, — а он отказывается, ибо считает себя совершенно неспособным жить без своей обычной суеты. Я много его уговаривал уехать. и отдохнуть, — но убедился, что это тщетно. Дело в том, что Ник[олай] Григ[орьевич] совершенная противоположность нас с Вами. Насколько мы любим удаляться и прятаться, настолько ему необходимо быть вечно среди людей и шума. Читать он не любит, прогулка для него — тоска, заниматься музыкой для собственного удовольствия — он тоже не может. Что же, в самом деле, кроме тоски, может принести такому человеку отдых и покой? Доктора не согласны в определении его болезни. Боткин находит у него расстроенную печень, а московские доктора — почки. Кто из них прав — неизвестно — но Ник[олай] Григ[орьевич] худ, бледен, слаб до того, что жаль и тяжело смотреть на него. 1-го февраля Вот уже почти неделя, что я здесь, мой малый, дорогой друг! Начиная с вторника я ежедневно бывал на репетициях оперы. Нужно отдать справедливость Направнику, музыка моя разучена превосходно, и я могу быть уверенным, что в этом отношении будет сделано все, что можно. Зато постановка нищенская; Дирекция театров, истратившая теперь десятки тысяч на постановку нового балета, отказалась дать хотя бы одну копейку для новой оперы. Все декорации и костюмы приказано набрать из старья. Что прикажете делать? Остаётся надеяться, что хорошее исполнение музыки вывезет оперу. Что меня очень радует, так это то, что все артисты, исполняющие оперу, полюбили её и делают своё дело не только по долгу; но с любовью и искренним усердием. Теперь успех оперы будет также зависеть от следующего обстоятельства. Роль Иоанны поручена двум исполнительницам: госпожам Каменской и Макаровой. Первая из них и по голосу, и по фигуре, и по игре гораздо ближе к моему идеалу, чем Макарова, у которой есть талант, но нет голоса, и силы которой не соответствуют требованиям партии. Я, Направник и режиссёр хотим, чтобы в первое представление пела Каменская; начальство же, т. е. некто г. Лукaшeвич, по личным своим отношениям хочет, чтобы пела Макарова. Этот господин вообще есть величайшее бедствие для театрального дела! Эта бездушная, ограниченная и даже подлая личность заправляет без всякого контроля всеми императорскими театрами и, ни мало не заботясь о преследовании серьёзных художественных целей, — распоряжается в театре, как китайский богдыхан или шах персидский, повинуясь только своим сумасшедшим капризам или поползновениям подслужиться тому или другому важному и сановному лицу. Чем кончится наше несогласие, не трудно предвидеть. Желание г. Лукашевича будет исполнено, ибо, к сожалению, раз отдавши свою оперу дирекции, я не имею никакого законного права предъявлять к Ней какие бы то ни было требования. Ах, Господи, как это гдако, и как я рад буду убежать из этого мира дрязг, мелочных придирок и чиновнической тупости! Комедия Модеста благодаря энергии актрисы Савиной, имеющей большую протекцию, идёт в пятницу 6-го февраля. Как странно устроила судьба, что оба наши произведения пойдут на сцене в одно и то же время! Ради Бога, простите, дорогая моя, что до сих пор обстоятельства мешали мне послать Вам комедию брата! Я надеюсь исполнить это в скором времени. Вчера шла в концерте Муз[ыкального] общ[ества] моя 2-я симфония. Я не был. Говорят, что она понравилась. До свиданья. Беспредельно преданный, П. Чайковский