Letter 1741

Date	6/18 May 1881
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1350)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 97–98 (abridged) П. И. Чайковский. Забытое и новое (1995), p. 125 (abridged)

Text

Russian text (original)

Каменка 6 мая Анатоша! Хотя твой день четверг, но пишу сегодня в среду, ибо свободный час и хочется побеседовать с тобой. Я начинаю привыкать к новой форме каменской жизни. На меня пало теперь нечто вроде роли главы дома, и в первые дни я справлялся с ней с трудам; теперь начинаю входить в роль. Очень много бываю с детьми и почти вовсе не провожу одиноко время в своей комнате. Писать не испытываю ни малейшего желания. Но зато даю уроки музыки Тасе и Володе; хочу продолжать это и впоследствии, ибо Блуменфельд непозволительно неаккуратен, и теперь напp[имер], он 3 месяца не был здесь. Делаю общие прогулки с детьми, на всё-таки ежедневно 2 часа хожу один или утрам или вечером, как придётся. Эта одинокая прогулка теперь уже стала для меня совершенно неизбежной, постоянной потребностью; я положительно не могу обойтись без неё, и, как бы не менялась обстановка и форма жизни, я должен себе устроить 2 часа для одинокого хождения. Бываю часто в большом доме т третьего дня наткнулся, к моему несчастью, на политический разговор с Ник[олаем] Вас[ильевичем], причём, когда я попробовал раскрыть рот, чтобы что-то такое возразить, он захрипел, скорее чем закричал, от бешенства, и косвенным, но ощутительным образам на меня посыпались слова: дурак, идиот, враг отечества н т. п. После, как водится, он извинялся. Я, впрочем, нисколько не рассердился, а испугался. Положительно, с ним нельзя больше беседовать, а можно лишь слушать его вещания; иначе рискуешь довести его до беснования и болезни. Между жидами здесь невообразимая паника после того, что их в Смеле били. Теперь там, в Смеле, идёт расправа: дерут, секут и бьют нагайками участников бунта. Хоть и тяжело это, а надо согласиться с добродушным Влад[имиром] Андреевичем, что так и следует, если хотят предупредить разгром панов, долженствующий последовать после жидовского. Про Сашу имеем несколько более утешительные сведения, хотя всё ещё невесёлые. Милая Ната пишет мне ежедневно. Конради, как тебе известно, не отпустил со мной Коли и, предполагая, что я обиделся, написал мне сюда большое извинительное письма, в котором Модесту достаётся порядкам и где даёт себя чувствовать вся омерзительно гадкая Конрадиевская душонка. Я отвечал ему тоже пространным письмом, от которого ему не поздоровится. Впоследствии я узнал от Модеста, что у них была крупная сцена, едва не кончившаяся разрывом. После того Конради испугался (ибо сама собой разумеется, что Модест гораздо более нужен ему, чем он Модесту), и теперь установился снова кажущийся мир. Но как мне жаль бедного Модю, и как трагично его положение. Не будь у него, да и у меня, сердечной привязанности к Коле, я бы потребовал даже, чтобы Модест ушёл из-под подчинения этой гадине. Но ввиду Колиной пользы и их взаимной любви, что тут делать? Нужно терпеть и терпеть. Мне очень жаль, что не устраивается Ваша жизнь на даче. А знаешь Толя! мне иногда страшно хочется побывать летом на Севере. Каменка очень бедна в смысле источника для наслаждений природою. Припоминаю разные лесные запахи, хоть бы Сокольников, и с грустью думаю, что здесь ничего подобного нет. Тем не менее я вряд ли тронусь из Каменки раньше глубокой осени. Никогда я так сильно не ощущал утраты, сделанной в лице Алёши, как теперь. Я очень об нем иногда тоскую, хотя Борис оказывается отличным человеком. Кланяйся Саше Гудиму. Целую крепко. П. Чайковский