Letter 2090

Date	30 August/11 September 1882
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1672)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 547 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 284 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XI (1966), p. 198–199 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 278–279 (English translation; abridged)

Text and Translation

The ellipses (...) indicate parts of the letter which have been omitted from all previous publications of this letter, and which it has not yet proved possible to restore from other sources.

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

30 августа 1882 Милый Модичка! Очень рад был получить твоё сегодняшнее письмо, из коего вижу, что кое-как твои дела улаживаются. Теперь, чтобы я вполне был доволен, нужно только [...] чтобы Коля стал бы проситься в Италию; мне кажется, что теперь все дело за этим, а так как можно быть уверенным, что Петербург ему скоро надоест, то и льщу себя надеждой, что поживём в милой нашей сторонке. У нас ничего особенного не случается. Веду свою жизнь до того правильно, что буквально день ото дня нельзя отличить. Утром чай с газетой и с беседой with Miss Eastwood; тур по омерзительному большому саду; занятия вплоть до обеда. Тотчас потом опять тур по саду и письма или доканчивание чего-нибудь не конченного утром. В 4 чай. От 4½ до 5 проигрывание того, что было сочинено утром. В 5 иду гулять, и даже постоянно в одно место в сторону Косары. От 7 до 8½ письма или чтение, но, к несчастию, больше письма, ибо, как нарочно, пришлось теперь войти в случайную корреспонденцию с разными посторонними лицами. В 8½ ужин; потом винт вдвоём с Колей Переслени до 12 часов. В большой дом захожу, но очень редко. Жизнь эта очень приятна, — но только жаль, что Каменка так погана и вонюча, особенно теперь, когда стоит самая упорная засуха с пылью и ветром. Ещё жаль, что я задался ради денег написать 6 пиэс для фортепьяно, которые оба брата Юргенсоны мне заказали; это смущает моё оперное вдохновение; я слишком вымучиваю из головы своей музыку и для оперы и для пиэс, и в результате от постоянного напряжения дурно я, беспокойно сплю, — но, впрочем, здоров, как всегда. С Анной у меня отличные отношения, — но мы не сходимся, между нами нет настоящей дружбы. как 6ыло прежде с Таней и с Верой. Эта девушка до того безупречно себя держит и так деятельно, с такою пользой для своего умственного совершенства располагает свою жизнь; так мила с младшими детьми, так хорошо обходится и с гувернантка[ми], и с прислугой, что нет минуты, когда бы я мог чем-нибудь быть недовольным в ней. А между тем что-то такое мешает мне любить её живой любовью. Коля Переслени дошёл до совершенства в изображении Ник[олая] Вас[ильевича]. Вообще его присутствие здесь доставляет мне немало удовольствия и развлечения. Блуменфельд уехал Левы с Таней ещё нет. Здоровье Сталя все плохо. Приехал Анна Ив[ановна] Попова. Вот тебе и все новости. Не знаю, куда адресовать это письмо: и ты и Коля очень неясно пишете о том, когда и куда переезжаете. Пошлю в Питер. Количку нежно целую и благодарю за милейшее письмо. Твой П. Чайковский

30 August 1882 Dear Modichka! I was very glad to receive your letter today, from which I see that your affairs are somehow resolving themselves. Now, in order for me to be entirely content, it's only necessary [...] so that Kolya would start asking to go to Italy; it seems to me that everything depends on this, and since you can be sure that he'll soon tire of Petersburg, I flatter myself with the hope that we shall be able to live in our dear land. Nothing in particular has happened with us. I'm leading such an orderly life that one day is literally indistinguishable from another. In the morning I have tea with the newspapers, and a conversation with Miss Eastwood; a tour of the outrageously large garden; work until dinner. Immediately thereafter, another tour of the garden and letters, or finishing off something unfinished from the morning. Tea is at 4. From 4.30 to 5, I play through what I composed in the morning. At 5, I go for a stroll, and even consistently to the same place in the direction of Kosara. From 7 until 8.30, letters or reading, but unfortunately, mostly letters, because it so happens that I now have to enter into random correspondence with various strangers. Supper is at 8.30; then vint with Kolya Peresleni until 12 o'clock. I call in at the big house, but very rarely. This life is very pleasant — but it's a pity that Kamenka is so rotten and smelly, particularly now, when there is the most persistent drought with dust and wind. It's also a pity that I've set about writing 6 pieces for piano for the sake of money, which both Jurgenson brothers have commissioned from me; this disturbs my operatic inspiration; I'm forcing too much music out of my head, both for the opera and the pieces, and as a result of the constant tension, I feel awful and sleep fitfully — but, however, I'm as healthy as ever. My relationship with Anna is splendid, but we are not close; there is no true friendship between us, as there used to be with Tanya and Vera. This girl conducts herself so impeccably and arranges her life so actively, with such benefit for her mental well-being; she is so sweet with the younger children, and treats the governesses and servants so well that there isn't a moment when I could be dissatisfied with anything about her. And yet something prevents me from loving her love of life. Kolya Peresleni has perfected his depiction of Nikolay Vasilyevich. Generally his presence here affords me no little pleasure and entertainment. Blumenfeld has left. Lyova and Tanya are not yet here. Stahl's health is still bad. Anna Ivanovna Popova has arrived. That's all the news for you. I don't know where to address this letter; both you and Kolya have been very vague about when and where you are moving. I'll send it to Piter. I kiss Kolichka tenderly, and thank you for your most sweet letter. Yours P. Tchaikovsky