Letter 2119

Tchaikovsky Research
Date 28 September/10 October–8/20 October 1882
Addressed to Nadezhda von Meck
Where written Kamenka
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 810)
Publication П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 3 (1936), p. 107–109
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XI (1966), p. 230–232

Text

Russian text
(original)
Каменка
28-го сентября

Я только что вернулся из Киева, куда ездил на два дня, и, вошедши в свою комнату, нашёл на столе превосходнейший плещеевский альбом. Благодарю, несчётно раз благодарю Вас, дорогой, милый, бесценный друг, за этот роскошный и в то же время милый сердцу моему подарок. Какая превосходная мысль была у Вас украсить виды Плещеева и комнаты портретами Вашими. Это сообщает альбому особенную цену, это так оживляет его, что как будто в шапке невидимке прогулялся по комнатам и по саду и увидел не только Ваше обиталище, но и самих дорогих обитателей. Анна в совершенном восторге от подарка и поручает мне выразить Вам свою самую восторженную благодарность. Коле я сегодня написал и его тоже благодарил от неё. Я надеюсь, что по приезде сестры она (т. е. Анна) сама поблагодарит Колю письменно. Я уехал в Киев в большом беспокойстве насчёт сестры, которая накануне телеграфировала, что очень больна, и вызвала к себе Льва Васильевича, — но на другой день получил известие, что сестре лучше после того, как из неё вышло три камня. Нет худа без добра. Уж если эти камни успели у неё опять образоваться в печени, то, по крайней мере, следует благодарить Бога за хороший исход. На этот раз страдания, предшествующие выходу камней, были очень кратковременны. Лев Васильевич телеграфирует, что в скором времени они все вместе вернутся в Каменку.


8 октября

Прошло более недели с тех пор, как я написал Вам, дорогая моя, предыдущие строки, и все они прошли для меня как один серый, долгий, томительный день. Я Вам писал уже в предыдущем письме (если не ошибаюсь), что петербургская Дирекция театров, ввиду отсутствия драматического сопрано, просила меня переделать партию Иоанны для меццо-сопрано. Сначала я думал, что мне придётся лишь распорядиться о транспонировке на тон вниз нескольких номеров. Но, получив партитуру и обстоятельные указания практичного и опытного Направника, какие должны быть перемены, — я увидел, что мне придётся чуть не пол-оперы переинструментовать. Это ужаснуло меня, так [как] нет ничего скучнее и неприятнее, как вновь трудиться над вещью, которая уже давно написана и к которой авторское чувство успело остынуть. Но делать было нечего; интересы моей оперы требовали, чтобы я превозмог себя, — и я превозмог. Десять дней просидел я прикованный к столу своему над этой томительной работой, и нужно было в самом деле геройское усилие воли, чтобы сделать всё, что я успел сделать в этот короткий срок. А торо[питься] было необходимо для того, чтобы в Петербурге успели вовремя переписать партии оркестра, переучить многое заново и поставить оперу на новой сцене Большого театра, куда теперь приютилась русская опера.

Наконец вчера всё это было окончено, уложено и отправлено в Петербург, и я чувствую такое же облегчение, как человек, страдавший несколько дней сряду зубною болью, после того как ему вырвали зуб. Но усталость моя такова, что теперь несколько дней придётся проводить в совершенной праздности, и даже письма писать буду только Вам и двум братьям. Семейство у нас теперь в полном сборе. Неделю тому назад сестра и Лев Вас[ильевич] возвратились, ко всеобщей радости. Бедная сестра моя выдержала опять неописанные страдания и привезла с собой три ужасающей величины камня, которые вышли у неё из печени. Теперь она чувствует себя хорошо, насколько это возможно при её слабости и общем истощении сил. Замечательна сила живучести в этой слабой, нервной натуре! Почти 9/10 своей жизни она больна, а между тем, как-только освободится от страданий, — предаётся кипучей домашней деятельности и успевает сделать так много, как и многие здоровые не сумеют.

Я говорил сестре о Ваших тревогах насчёт прочности отношений Коли и Анны. Она собирается сама писать Вам и с полною откровенностью высказать свои чувства и мысли по поводу этого обстоятельства. Одно только скажу Вам, дорогая моя, это то, чтобы Вы были совершенно уверены в том, что и сестра и Лев Вас[ильевич] уж, конечно, не менее Вас желают, чтобы наши мечты осуществились, а что касается Анны, то я имею полное основание уверить Вас в том, что чувство её к Коле прочно, насколько прочность чувств возможна в этом мире. Милый Коля! какие прелестные письма пишет он Нат[алий] Андр[еевной] Плесской! Какая это чудная, любящая, обаятельно симпатичная натура!

Ввиду того, что Вена. Вам нравится и что Вы будете жить там у себя дома, а не в отеле, — я мирюсь с мыслью, что Вы не в Италии. Дай Бог, чтобы зима была нехолодная. Здесь у нас вот уже более недели мороз, снег и ветер. Ах! этот ужасный, вечный каменский ветер. Он причиной того, что мне невозможно здесь долго оставаться, так как без обычной двухчасовой прогулки я буквально жить не могу, а здесь ветер так постоянен, резок и силен, что я должен иногда обходиться без движения на чистом воздухе.

До свиданья, дорогая!

Ваш до гроба,

П. Чайковский

Потрудитесь передать всем Вашим поклоны мои и приветствия.