Letter 2227

Tchaikovsky Research
Date 21 February/5 March–24 February/8 March 1883
Addressed to Nadezhda von Meck
Where written Paris
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 829)
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 575–576 (abridged)
П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 3 (1936), p. 156–157
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XII (1970), p. 67–69

Text

Russian text
(original)
Париж
21 февр[аля]

Милый, дорогой, бесценный друг!

Из письма Влад[ислава] Альберт[овича] вижу, что в настоящее время здоровье Ваше нехорошо. Вы не поверите, как это меня беспокоит и огорчает! Дай Бог, чтобы Ницца и тамошнее солнце и море благодетельно на Вас подействовали. Дай Бог, чтобы хоть несколько времени никакие тревоги и заботы не нарушали Вашего покоя!

У нас здесь всё довольно благополучно. Нельзя сказать, чтобы племянница совсем хорошо себя чувствовала, но мы ожидали гораздо худшего. Что в особенности приятно, — это то, что нам посчастливилось в выборе доктора для специального ухода за Таней. Доктор этот необыкновенно заботлив, до того, что иногда по 4 раза в день навещает её, а третьего дня он оказал ей такую услугу, которой и за большие деньги нельзя добиться, а именно, привёз к ней вечером своего учителя, знаменитого Шарко, который довольно долго просидел и обстоятельно осмотрел больную. Ещё хорошо то, что компаньонка, которую мы выписали для Тани, чрезвычайно ей понравилась. Мы очень боялись, что [бы] известие о выписке этой почтенной особы не было принято в Каменке как признак ухудшения в здоровье Тани, и потому пришлось прибегнуть к лжи и написать туда, что компаньонка эта совершенно случайно очутилась в Париже и что мы оставили её при больной, ввиду того, что она совершенно свободна. По письмам из Каменки видно, что нужно с крайней осторожностью извещать их о Тане. При малейше беспокоящем известии сестра моя делается больна, а болезнь её такого рода, что нужно всячески щадить её материнскую чувствительность. Недавно получил я очень подробное и интересное письмо от племянницы Анны. Она говорит, между прочим, о пребывании там Коли и о том, что чем более узнает его, тем более любит. Да, нельзя не любить этого человека всем сердцем! На днях по поводу беспокойств, о которых брат Модест писал ему по поводу щемящего чувства тоски, испытываемой им, когда он думает о своём воспитаннике, оставленном на попечении чужих людей, — сын Ваш Коля пишет ему, что беспокоиться нельзя, ибо он близко. Мы оба до слез были тронуты этим письмом. Без громких слов, без фраз, — совершенно просто, как будто иначе и быть те может, — Коля даёт понять, что зорко следит за всем, что делается у Модеста, и что он заменит для его воспитанника брата моего, если нужда того потребует. Вы себе представить не можете, до чего эти несколько слов Коли благодетельно подействовали на Модеста. Чувствуется, что Коля, и один только Коля, своею готовностью хотя бы издали следить за его мальчиком, — мог внушить ему уверенность, что отсутствие его не будет чувствительно. Экое золотое сердце у него.

Мне очень понравилась характеристика Коли, которую делает в письме ко мне мой старый приятель Кондратьев. Я её выписываю: «Кстати о Николае Мекк. Какой он практичный и как он все умеет, и как он сознает свою силу, — так и хочется сказать: возьми ты меня, голубчик, в полное своё распоряжение, делай что хочешь и с моим имением и с временем, и пусть всё будет по-твоему».

Я думаю, что никогда ещё 18-ти летний юноша не внушал зрелому человеку такого впечатления, какое способен, как видно из предыдущих строк, производить Коля.


24 февр[аля]

Какой милый Владислав Альбертович! На мою просьбу написать мне подробнее о состоянии Вашего здоровья он прислал мне обширное письмо с обстоятельным описанием всего, что в настоящую минуту Вы испытываете. Письмо это значительно успокоило меня, ибо, с свойственной мне способностью всякие невзгоды видеть преувеличенно, я вообразил гораздо худшее. Теперь я вполне уверен, бесценный, горячо любимый друг мой, что при благоприятных обстоятельствах Вы можете очень скоро совершенно оправиться. Молю Бога, чтобы ничто не нарушало Вашего душевного мира, — а ведь здоровье Ваше в полной зависимости от состояния души Вашей.

Читаю в газетах, что даже в Ницце был снег, — вот это уж некстати для Вас, — не затем Вы приехали в Ниццу. Что касается Парижа, — то здесь самая несносная погода, с бешеными порывами северного ветра, нагоняющего снег, град и проникающего даже в комнаты. Приходится сидеть весь день у камина, спасаясь от ужасного холода.

Я ещё не слышал новой оперы S[ain]t[-]Saëns'а, которую на днях дали в «Grand Opéra». Судя по газетам, видно, что опера имела настоящий успех. Я не ожидал этого, ибо хорошо знаком с другими операми его: «Samson et Dalila», «Etienne Marcel» и «Princesse jaune», и все эти три оперы внушили мне убеждение, что S[ain]t[-]Saëns вряд ли может создать что-нибудь замечательное в сфере драматической музыки. На будущей неделе пойду послушать его оперу и сообщу Вам о своих впечатлениях.

По случаю смерти Вагнера, — он внезапно сделался кумиром парижской публики. Все три воскресные концерта (Pasdeloup, Colonne и Lamoureux) посвящают всю свою программу Вагнеру, и успех громадный. Курьёзные люди! Непременно нужно умереть, чтобы заслужить их внимание!

В здешней Académie des Beaux Arts по случаю смерти другого композитора — Флотова, открылась вакансия иностранного корреспондента, и Gоunоd в числе 5 кандидатов представил и меня, — но я чести этой не удостоился. Большинством голосов выбрали Лимнандера, бельгийского композитора.

Дай Вам Бог здоровья, здоровья и здоровья, драгоценный друг!

Ваш П. Чайковский