Letter 2436

Tchaikovsky Research
Date 13/25 February 1884
Addressed to Modest Tchaikovsky
Where written Paris
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1732)
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 625 (abridged)
П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 303–304 (abridged)
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XII (1970), p. 316–319 (abridged)
Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 299–300 (English translation; abridged)

Text and Translation

The ellipses (...) indicate parts of the letter which have been omitted from all previous publications of this letter, and which it has not yet proved possible to restore from other sources.

Russian text
(original)
English translation
By Brett Langston
13/25 февр[аля] 1884
Париж

Модя! Я очень мало наслаждаюсь Парижем, даже можно сказать, что совсем не наслаждаюсь. Во 1-х, погода скверная; во 2-х, свободы нет, ибо меня, можно сказать, одолели Голицын и Масалит[инов]. Два дня сряду приходилось с ними обедать, и в театре вместе быть, и принимать ежедневные визиты. Не говоря уже о том, что невыразимо скучно разговаривать с ними (и все о музыке), но мне не нравится их знакомство с Таней, и я подозреваю, что они про неё всё знают, по крайней мере боюсь этого. Вчера пришлось выдержать также двухчасовую атаку от Вл[адимира] А[лександровича] Давыдова. Таня все время больна и не встаёт с постели. У неё происходит что-то скверное в матке; [...] и боли сильные внутри. Тарнье, который был вчера, не видит в этом ничего серьёзного, но в общем её положение всё-таки скверное и более трагическое, чем когда-либо. Домой возвращаться она и думать не может; жить в Париже, не имея предлога лечения холодной или горячей водой, нет смысла; куда ей деваться, что ей делать? Ничто не интересует и не привлекает её. Какая ужасная жизнь? Вчера я подал ей мысль пойти к Вормсу м попытаться сделаться актрисой здесь в Париже, разумеется не сообщая об этом домой. Кажется мысль эта заняла её. Не сердись на Лизl[авету] Мих[айловну] за то, что она не пишет. Никакими словами не выразить все величие подвига Лиз[аветы] Миx[айловны]. Дело в том, что она для Тани сделалась необходима как воздух (в сущности, даже больше, чем Ната для Саши), но в том, что ничто ни на минуту не может сломить в этой чудной Молас её несокрушимо спокойного нрава, её вечного довольства и философски ясного отношения к превратностям жизни. Ты обнаружил замечательный нюх, что сразу сумел в столь простом и несложном человеке оценить её чудные качества. Сравнивая её с Натой, я скажу, что Ната мне ближе, родственнее, — но что Лиза куда выше Наты по душевным качествам. Ната немножко интриганка, завистница, сплетница, притом она гораздо умнее и интереснее Лизы; Лиза не особенно умна, но зато что это за чудное по чистоте сердца создание. Даже Вл[адимир] Ал[ександрович] Давыдов и тот говорит, что ей только крылья — и она улетит на небо.

Прежде чем перейти к самому интересному скажу тебе про театры. Я был в них 3 раза. 1) В «Palais Royal». Давали «Ma camarade» с Daubray, Raumond и Réjane в главных ролях. Необыкновенно весёлая пиэса, но я был не в духе и не досидел до конца. Daubray, как всегда, немножко антипатичен, но хорош; наш Raymond выше всякой похвалы. Réjane так себе. 2) «Manon Lescaut». Я ожидал большего. Очень изящно, очень отделано, но ни единого мгновения способного тронуть, пленить, поразить. Исполнение и постановка какие только в Париже возможны. Голицын и Масалит[инов] очень мешали мне слушать своими тыканиями, укалываниями на лучшие места и музыкальными суждениями. Что за прелесть голос Heilbran! Какая не то что роскошная, но удивительно умная и полная вкуса постановка. Мне завидно было. Но сам Massenet совсем не отличился тут. Он начинает быть бесцветным до скуки, хотя старания бездна и работа от начала до конца необычайно тонкая. Так как ему претили разговоры, то везде, где говорят, музыка что-то играет, и это не прекращается ни на минуту, так что даже утомительно. Благодаря массе грудных нот Талазака и эффектных концов, — успех громадный. 3) Третий раз в театре был вчера в «Comédie». Давали «Etourdi» (с Coquelin) и «Malade Imaginaire» с церемонией. Последняя доставила мне (собственно дефилирование труппы) огромное удовольствие.

Теперь самое интересное. Я ездил вчера в Bicetre и видел Жоржа. Хотя я был предупреждён, что он сделался большим и здоровенным ребёнком, но действительность превзошла всё ожидания. Я даже не сразу мог поверить, что этот колоссальный, красивый, весёлый ребёнок есть тот самый Жорж, которого я видел 9 месяцев тому назад каким-то жалким цыплёнком: M[ada]me Auclair исполняет свои обязанности отлично. Ребёнок содержится превосходно и в безупречной чистоте. Видно, что вся семья, состоящая из мужа, двух племянниц и двух старушек-бабушек, искренно привязались к Ж[оржу]. Я приехал сюрпризом; они не знали даже, что я в Париже; тем более я был приятно изумлён всем, что видел. Жорж сначала дичился, но потом очень охотно пошёл ко мне на руки и возился со мной очень весело. Что касается его красоты, то это в самом деле нечто выходящее из ряда. M[ada]me Auclair раздела мне его, чтобы я видел, до чего он чудно сложен. Мясистый, мускулистый (как ребёнок с картины Рубенса), живой, сильный, тяжёлый. до того, что едва держать можно, — ну словом хоть на выставку. Однако ж, к сожалению, я должен признаться, что есть нечто мешавшее мне вчера сердечно восхищаться им. Он ужасно похож на отца. Ещё когда он только что родился, я заметил, что нос у него точно слеплен с отцовского. Теперь это сделалось beaucoup plus prononce! Глаза напоминают Таню, и вообще плотным сложением тела, глазами, цветом волос он похож на мать. А всё-таки почему-то меня более поразило сходство с отцом, чем с нею. Тем не менее я был очень рад его видеть и всё-таки умилялся при мысли, что он мой и что он такой жалкий по своему положению. Что с ним делать? Покамест, конечно, оставлю его у M[ada]me Auclair, где ему в самом деле превосходно. Но ведь нельзя же ему тут всегда оставаться? Как я его устрою в России? Какое имя ему носить? Все эти вопросы теперь неотступно преследуют меня.

Я с ужасным, хотя тайным, волнением ожидал твоего письма о «Мазепе». Наконец третьего дня получил его и со страхом открыл, почему-то вообразив, что в нем будет много неприятного. Оказалось напротив. Спасибо тебе, голубчик Модичка!

Денег мало. Не знаю, ехать ли мне в Италию? Однако ж вероятно, поеду. Своевременно извещу.

Целую тебя и Колю.

П. Чайковский

13/25 February 1884
Paris

Modya! I'm enjoying Paris very little, you might even say I'm not enjoying it at all. Firstly, the weather is foul; secondly, I have no freedom, because I've been overpowered, you might say, by Golitsyn and Masalitinov. For two days in a row I've had to dine with them, to go the theatre together, and receive daily visits. Not to mention that it's unutterably tedious talking with them (and it's all about music), but I don't like their acquaintance with Tanya, and I suspect that they know everything about her, or at least that's what I'm afraid of. Yesterday I also had to endure a two-hour onslaught from Vladimir Aleksandrovich Davydov. Tanya has been unwell the whole time and doesn't rise from her bed. She has something wrong with her womb; [...] and strong pain inside. Tarnier, who was here yesterday, doesn't see anything serious in this, but in general her situation is still awful and more tragic than ever. She cannot even think about returning home; there is no sense in her living in Paris without the pretext of treatment with hot or cold water; where should she go, what should she do? Nothing interests or attracts her. What a terrible life! Yesterday I planted the idea of her going to Worms and trying to become an actress here in Paris, without telling anyone at home about this, of course. She seems taken with the idea. Don't be angry with Lizaveta Mikhaylovna because she doesn't write. No words can express Lizaveta Mikhaylovna's great accomplishment. The fact is that she had become as vital as air for Tanya (in fact, even more than Nata is for Sasha), but the fact is that nothing for a moment can quell this wonderful Molas's indestructibly calm disposition, her eternal contentment and philosophically clear attitude towards the vicissitudes of life. You had a remarkable instinct that was immediately able to appreciate the wonderful qualities in her as such a simple and uncomplicated person. Comparing her with Nata, I'll say that Nata is closer to me, more of a kindred spirit, but that Liza is far superior than Nata in her spiritual qualities. Nata is something of an intriguer, an envious person, a gossip, and besides she is far more intelligent and interesting than Liza; Liza is not especially clever, but then what a wonderful pure-hearted creature she is. Even Vladimir Aleksandrovich Davydov says that all she needs is wings, and she will fly up to heaven.

Before moving on to the most interesting part, I'll tell you about the theatres. I've been to them 3 times. 1) to the "Palais Royal". They were giving "Ma camarade" with Daubray, Raumond and Réjane in the principal roles. It was an exceptionally cheerful play, but I wasn't in the mood and didn't sit through it to the end. Daubray, as always, was somewhat antipathetic, but good; our Raumond is beyond praise. Réjane was so-so. 2) "Manon Lescaut". I expected more. Very elegant, very polished, but not a single moment capable of touching, captivating or stunning. The performance and staging could only have been possible in Paris. Golitsyn and Masalitinov greatly disturbed my listening with their poking and prodding during the best parts and their musical judgements. Heilbran had such a lovely voice! For a production that wasn't that luxurious, it was surprisingly clever and staged tastefully throughout. I was envious. But Massenet wasn't altogether splendid here. He's starting to be colourless to the point of boredom, although he tries hard, and the work is exceptionally subtle from beginning to end. Since speech is prohibited, whenever they were talking some sort of music was playing, and it didn't cease for a moment, so that it even became exhausting. Thanks to lots of chesty singing from Talazak, and the effective ending, it was a enormous success. 3) Yesterday I went to the theatre for the third time, to the "Comédie". They gave Etourdi (with Coquelin) and "Malade Imaginaire" with aplomb. The latter (the company's showpiece) gave me enormous pleasure.

Now the most interesting part. Yesterday I went to the Bicetre and saw Georges. Although I'd been forewarned that he'd become a big and healthy child, the reality exceeded all expectations. I couldn't even immediately believe that this colossal, beautiful, cheerful child was the same Georges whom I saw 9 months ago as some poor young chick: Madame Auclair has fulfilled her duties splendidly. The child is maintained excellently and is impeccably clean. It is clear that the whole family, consisting of a husband, two nieces and two elderly grandmothers, have become sincerely attached to Georges. My arrival was a surprise; they didn't even know that I was in Paris; moreover, I was pleasantly surprised by everything that I saw. Georges was shy at first, but then he very happily came into my arms and played with me very cheerfully. As regards his beauty, it is truly something out of the ordinary. Madame Auclair unwrapped him for me, so that I could see how wonderfully put together he is. Chubby, brawny (like a child from a Rubens painting), lively, strong, and heavy to the point that I could barely hold him — well, in short almost an exhibit. However, unfortunately, I must admit that there was something preventing me from heartily admiring him yesterday. He looks awfully like his father. Even when he had just been born, I noticed that his nose was exactly modelled on his father's. Now this has become beacuoup plus prononce! His eyes resemble Tanya's, and in general with his chubby build, eyes and hair colour, he looks like his mother. And yet, for some reason I was more struck by the resemblance to his father than to her. Nevertheless, I was very glad to see him, and was still touched by the thought that he was one of my own and in such a pitiable situation. What's to be done with him? For the time being, of course, I'll leave him with Madame Auclair, where he is doing splendidly. But he can't remain here for ever, can he? How can I arrange things in Russia? What name should he have? All these questions now haunt me relentlessly.

I was waiting for your letter about "Mazepa" with an awful, albeit covert, agitation. Finally, two days ago I received and opened it with trepidation, for some reason imagining that it would be most unpleasant. It turned out to be the contrary. Thank you, golubchik Modichka!

I have little money. I don't know whether to go to Italy? However, I will probably go. I'll let you know in good time.

I kiss you and Kolya.

P. Tchaikovsky