Letter 2715

Date	2/14 June 1885
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Maydanovo
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 940)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p.47–49 П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 3 (1936), p. 363–365 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIII (1971), p. 92–93

Text

Russian text (original)

Майданово 2 июня Милый, дорогой друг мой! Письмо Ваше задело меня за живое, и я не могу удержаться, чтобы тотчас же не ответить Вам. Случилось, что как раз в то время, когда я посылал Вам письмо моё с торжественным извещением о назначении Танеева директором и с горделивым приписыванием исключительно себе этой заслуги, — Вы писали мне о непригодности Танеева. Прежде всего скажу Вам, почему из всех существующих кандидатов, Танеев один, по-моему, мог стать на место директора, а потом объясню, почему предлагаемые Вами кандидаты невозможны. Прежде всего, Танеев есть (особенно в Москве) музыкальная выдающаяся личность, заявившая себя и на поприще композиторском, и как виртуоз, и как талантливый дирижёр, и, наконец, как энергический проповедник известных взглядов и стремлений, а именно, классических. Потом, это человек необычайный нравственной чистоты и высокой честности, заслужившей ему всеобщее уважение. Наконец, это человек твёрдого характера, неспособного уступить ни пяди из того, что он считает своим долгом. Разумеется в том, что Вы говорите, есть значительная доля правды, напр[имер], насчёт не представительности его. Но, во 1-х, мы ещё не знаем, как он будет держать себя теперь, сделавшись главою целого учреждения, а во 2-х, можно примириться с некоторыми его недостатками, особенно молодостью, ввиду крупных достоинств. Губерт, если помните, был более 2-х лет директором и оказался совершенно невозможным на этом месте. Это очень честный, умный, добросовестный преподаватель — и больше ничего. Большая ошибка была — возведение его в сан директора. Больше всего ему мешает полнейшая, безавторитетность, так как Губерт в глазах публики никогда; и ничем не заявил себя. Кроме того, несмотря на его ум и много симпатичных качеств, он лишён того, что называется тактом, вследствие чего весь профессорский состав, за немногими исключениями, или враждовал против него, или ни в грош его не ставил. Продержаться он не мог; жаль только, что при удалении его с ним было поступлено очень неделикатно, грубо и жестоко. А главное, что мне всегда было больно и жалко, это то, что, возведши Губерта в директоры, его оторвали от его настоящей деятельности, т. е. профессорской, и что, оставивши директорство, он остался и без всяких средств к жизни. 2 года тому назад я очень хлопотал, чтобы ему можно было вернуться в Консерваторию профессором, но, несмотря на все усилия, ничего не мог сделать. Теперь, когда, казалось бы, время должно было сгладить многое, я всё-таки с величайшим трудом добился возвращения Губерта к преподавательской деятельности. И странно, что он в течение двух лет не мог додуматься, что если перед ним многие были виноваты, то и сам он во многом был виноват. Ошибки свои он позабыл, но не забыл нанесённых ему обид и отнёсся к моему предложению получить снова дело и средства к существованию с такими чрезмерными, невозможными условиями, что едва-едва я мог кое как уладить дело, да и то придётся ещё в сентябре мне много хлопотать о принятии его условий. Что касается до Направника и Клиндворта, то они оба имеют блестящие положения и никогда не променяют их на директорство консерватории. К тому же, по теперешнему новому уставу, директором консерватории может быть только русский подданный, а Клиндворт, будучи фанатическим немецким патриотом, никогда не согласится сделаться русским, да едва ли и желательно, чтобы в Москве немец был музыкальным главою. Римский-Корсаков, который очень подходил бы под условия, на моё предложение сделаться директором решительно отказался. Таким образом, убеждённый, с одной стороны, что без директора консерватория существовать долее не может, а с другой, что кроме Танеева никого в виду нет, — я и пришёл к заключению, что необходимо его избрать. Вот, дорогой мой друг, что мне хотелось Вам высказать по поводу Вашего письма. Первый год будет труден для Танеева, но потом, когда и он привыкнет и к нему привыкнут, мне кажется, что из него выйдет хороший директор. Чтобы поддержать авторитет Танеева, я решился войти снова в число профессоров, а именно, взял на себя класс свободного сочинения (безвозмездно). Это будет мало стеснять меня, ибо достаточно хоть раз в месяц являться в консерваторию и просматривать сочинения учеников высшего класса, коих бывает, обыкновенно, всего один или два. Будьте здоровы, дорогой, бесценный друг! Ваш до гроба, П. Чайковский