Letter 2803

Tchaikovsky Research
Date 30 October/11 November 1885
Addressed to Modest Tchaikovsky
Where written Kamenka
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1786)
Publication П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIII (1971), p. 184–185

Text

Russian text
(original)
Каменка
30 окт[ября] 1885

Милый Модинька! Вчера утром я приехал в Каменку. В дороге останавливался в Харькове и приятно провёл время, шляясь по городу, ресторанам, театрам и т. д. Застал здесь. всех здоровыми. Веруша с мужем, несмотря на ранний час (я приехал в 7-ом часу), выбежали встретить меня, и дети их тоже. Мало-помалу и остальные встали, и все вместе пили чай. Мне было очень приятно их видеть, но с самого первого, момента приезда на каждом шагу я замечал что-либо мне не­ нравящееся, начиная с того, что у всех их какая-то злоба против Пани, столь же незаслуженная, сколько и нелепая. Даже Веруша против неё. Лизавета Михайловна, страшно растолстевшая, сидела на главном месте и разливала чай. Она переменила: причёску (нет больше знаменитых коков, а вместо них мелкие пукольки) и сделалась вообще другая. В большом доме я был принят с распростёртыми объятиями и чуть не расплакался, целуя ручки Алекс[андры] Иван[овны]. Она совершенно здорова, но грустна и печальна. К завтраку появилась Саша — ничего, довольно бодрая и, по-видимому, здоровая. Мало-по­ малу в течение дня мне до точности стало известно все, что у них происходит, кто в милости, на кого гонение и т. д. На высоте всеобщего поклонения стоит Молас; все преклоняются перед её добродетелями и мудростью. Тася почтительно целует у неё руку, стараясь, чтобы Нате это было повиднее, Лёва перед ней пасует, и вообще кажется, как будто весь век она тут жила и все ей обязаны. Ната очень плоха в общем мнении, и Молас относится к ней свысока. Коля Корсаков очень не в милости и настолько грустен, что я его утром сегодня спросил, отчего это. Оказывается, что за все время, что он здесь, Саша, кроме здравствуй и прощай, не сказала ему ни одного слова; Лева однажды сказал ему, что он то же, что муж. Зины, дочери Петра Вас[ильевича] (забыл его фамилию), и хотя это было под видом шутки, но Коля очень обиделся. Что касается Тани, то должен признаться, что она много лучше, чем прежде. Встаёт рано, хозяйничает в самом деле хорошо и вообще старается быть полезной. Очень похудела и очень бледна. Вчера целый день мне было её почему-то ужасно жаль, и мне казалось, что она жадно ищет случая поговорить со мной о Ж[орже]. Но сегодня оказалось, что я ошибся; она довольно равнодушно выслушала подробности, которые я сообщил. Вчера же вечером Саша с Левой уехали в Елизаветград за закупками для предстоящего торжества. Мне здесь и очень приятно быть, и, с другой стороны, на каждом шагу что-нибудь меня коробит, — а кроме того, самая комнатка моя наводит на меня какое-то уныние. Все в ней как было прежде, когда я был здесь постоянным жителем, а между тем я чувствую, что я уж теперь чужой и что порвалась всякая внутренняя связь моя с этим прошлым. Оно ушло куда-то в бездну прошедшего.

Собственно Каменка, хохлацкий элемент, запах Тясмина и завода, говор народа, Панас, Кирила-кучер, Селифан-повар — всё это мне приятно видеть и слышать.

Разница в климате громадная; здесь ещё много зелени и цветов, тогда как в Майданове все давно погибло.

При свидании расскажу много курьёзных подробностей — всего не напишешь.

До свиданья! Целую тебя и обоих мальчиков крепко.

Твой П. Чайковский