Letter 3288

Date	18/30 July 1887
Addressed to	Aleksey Sofronov
Where written	Aachen
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 27, л. 13–14)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 150–151

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

18 июля 1887 г[ода] Аахен Милый друг мой Лёня! Думаю, что если сегодня напишу тебе, то ты письмо получишь как раз после возвращения из Теликтина. Расскажу тебе вкратце все, что со мной было. Всю дорогу я страшно тосковали хандрил. Ехал неудобно, ибо нигде ни на минуту не пришлось ехать одному. В Вене пробыл всего несколько часов и в 4 часа выехал с очень быстрым поездом; на другое день утром уже я мог быть в Ахене. Но мне захотелось в Кельне остановиться на несколько часов, чтобы отдохнуть, прогуляться и вымыться. К вечеру я был уже в Ахене. Ник[олай] Дм[итриевич] был ужасно рад меня увидеть, плакал и целовал меня без конца. Я нашёл его ещё более похудевшим; ты бы просто не узнал его, если бы увидел, до того он слаб, жалок, худи вообще на себя не похож. Саша тоже совершенно счастлив, что я приехал. Им тут очень трудно было одним. Вообще я нисколько не раскаиваюсь, что решился приехать в Ахен, ибо ежеминутно вижу, что присутствие моё не только доставляет больному удовольствие, но просто необходимо для него. Хотя я тебе сказал, что Н[иколай] Д[митриевич] очень слаб, но всё-таки в его болезни произошло неожиданное облегчение, и теперь есть надежда, что он ещё может поправиться. Он начал с недавнего времени мочиться, чего уже несколько месяцев вовсе не было; это очень важный признак улучшения. Он чувствует себя бодрее и веселее и иногда даже стал пошучивать, как прежде. Кроме Саши при нем днём и ночью находится ухаживающий за ним немец; доктор приезжает 2 раза в день. Каждый день мы ездим все вместе кататься, причём происходит целая длинная история, пока Ник[олая] Дм[итриевича] поднимают и усаживают в коляске. Ахен мне совсем не нравится, очень скучный и несимпатичный город. Помещение у меня очень хорошее, двумя этажами выше Ник[олая] Дм[итриевича]. По вечерам, когда Ник[олай] Дм[итриевич] ложится спать, мы ходим с Сашей гулять и пить пиво. Деньги я получил. Спасибо тебе за хлопоты. Как ты все скоро и хорошо сделал! В Подволочиске обер-кондуктор решительно не позволил мне держать в вагоне мой чемодан, и действительно его никуда нельзя было деть и пришлось сдать в багаж. Очень это было неудобно. Хотя ничего хорошего и приятного в Ахене нет, — но я здесь уж совсем не так грущу, как в дороге. Это оттого, что я здесь постоянно нужен Ник[олаю] Дм[итриеви]чу и скучать некогда. Когда-то ещё попаду в Россию? Теперь пока ещё ничего сказать нельзя. Вероятно, в Каменку не придётся ехать, а поеду прямо в Майданово. Целую и обнимаю тебя! Пиши, пожалуйста! Твой П. Чайковский Будь здоров, голубчик! Кланяйся Василию.

18 July 1887 Aachen My dear friend Lyonya! I think that if I write to you today, then you will receive the letter just after returning from Teliktino. I'll tell you briefly everything that has happened to me. I was terribly sad and miserable the whole way. The ride was uncomfortable, because I didn't have a moment travelling by myself. My whole stay in Vienna lasted just a few hours, and I left at 4 o'clock on a very fast train; the next morning I could have already been in Aachen. But I wanted to stop in Cologne for a few hours in order to rest, go for a stroll, and wash myself. By the evening I was already in Aachen. Nikolay Dmitryevich was awfully glad to see me, he cried and kissed me endlessly. I found him even thinner than before: you simply wouldn't know him if you saw him, he is so weak, so pitiful, that he generally doesn't look himself. Sasha was also completely overjoyed at my arrival. It has been very difficult for him here by himself. Generally I don't regret coming to Aachen in the least, because every moment I see that my presence not only pleases the patient, but it is simply essential for him. Although I told you that Nikolay Dmitryevich is very weak, all the same, there has been some unexpected relief in his illness, and there is now hope that he might still recover. He has recently begun to pass water himself, which he hasn't done for several months; this is a very important sign of improvement. He feels more cheerful and brighter in himself, and sometimes even makes jokes as before. Besides Sasha, there is a German man who looks after him day and night; the doctor comes twice a day. Every day we all go out for a drive together, and a whole long saga plays out when Nikolay Dmitryevich is lifted and seated in the carriage. Aachen doesn't please me at all — it's a most tedious and disagreeable town. My accommodation is very good, two floors above Nikolay Dmitryevich's. In the evenings, when Nikolay Dmitryevich retires to bed, Sasha and I go for a walk and drink beer. I received the money. Thank you for your troubles. How quickly and well you did everything! In Podvolochisk, the chief-conductor flatly refused to allow me to keep my case in the carriage, and indeed there was nowhere to put it, so it had to be handed over as luggage. This was very inconvenient. Although there is nothing good or pleasant in Aachen, I am not at all as sad here as I was on the way. This is because Nikolay Dmitryevich is in constant need of me here, and there is no time for moping. When will I make it to Russia again? It's impossible to say anything just now. I probably won't need to go to Kamenka, but directly to Maydanovo instead. I kiss and hug you! Please, do write! Yours P. Tchaikovsky Keep well, golubchik. Bow to Vasily.