Letter 3311

Date	5/17 August 1887
Addressed to	Praskovya Tchaikovskaya
Where written	Aachen
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 3328)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 180–181

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

5 августа [18]87 Голубушка Паничка! Я думаю, что к тому времени, когда придёт это письмо, Модеста и Коли уже не будет с тобой, и мне так жаль представить себе тебя одинокой, особенно если к тому же и Толи нет. Я три дня не писал, ибо ездил в Париж. Воскресенье 2-го я выехал и оставил на столе письмо к Модесту, которое не догадались отправить, а распорядиться я позабыл. Вечером был в Париже. Хотел в понедельник назад выехать, по-ихнему этот день оказался Успеньем; все было заперто, и Mackar ради которого я и поехал в Париж, оказался за городом. Пришлось оставаться ещё на один день. В первый день известие по телеграфу от Н[иколая] Дм[итриевича] было хорошее, во второй скверное. Время я провёл в Париже приятно; рад был видеть Беляров, рад был также Брандукову, который оказался в той же гостинице. Ещё там же, рядом, нашёлся Боткин, сын Серг[ея] Петр[овича], который тебя знает и принадлежит к числу чудаков, находящих Паню хорошенькой. Вместе с ними оба дня обедал. Вчера провёл все утро в деловых совещаниях с Макаром. Вечером с болью в сердце выехал. Ох, невесело было мне ехать в этот ужасный Аахен. Ник[олая] Дм[итриевича] нашёл я очень ослабевшим и изменившимся в лице, но довольным и значительно бодрым духом, ибо лечение хорошо стало действовать на мочу. Но зато какое ужасное лечение! Ему Шустер стал давать теперь декокт, от которого его невероятно слабит водой и моча идёт сильно. Страшно смотреть на него сегодня. Несколько раз от слабости ему дурно делалось. Аппетит сегодня у него хороший, и доктор возлагает на это обстоятельство большие надежды. Бог знает! Быть может, и в самом деле ещё не все потеряно. Мне остаётся здесь прожить ещё 3 недели, ибо я уже дал честное слово Н[иколаю] Д[митриевичу] уехать не ранее 25 августа. Целую тебя, душечка моя! Тату, Толю и всех вас обнимаю и крепко целую. Твой, П. Чайковский

5 August 1887 Golubushka Panichka! I think that by the time this letter comes, Modest and Kolya will no longer be with you, and I'm so sorry to think of you being alone, particularly if Tolya is gone too. I haven't written for three days, because I went to Paris. I went on Sunday the 2nd, and left a letter for Modest on the table, which it never occurred to them to send, and I forgot to give instructions. By the evening I was in Paris. I wanted to leave on Monday, but this day turned out to be their Assumption; everywhere was closed, and Mackar, for whose sake I went to Paris, turned out to have left the city. I had to stay another day. On the first day, the news by telegraph from Nikolay Dmitryevich was good — on the second, bad. I spent my time in Paris pleasantly; I was glad to see Belyarov, and also glad to see Brandukov, who turned out to be in the same hotel. I also ran into a Botkin nearby, the son of Sergey Petrovich, who knows you, and is one of those eccentrics who find Panya adorable. I had dinner with them on both days. Yesterday I spent the whole morning in business meetings with Mackar. In the evening I left with a heavy heart. Oh, it was miserable for me to go to this awful Aachen. I found Nikolay Dmitryevich very much weaker, and with a changed appearance, but contented and considerably more cheerful, because the treatment had begun to work well on his urine. But then it's such an awful treatment! Schuster has now started giving him a decoction, which makes him incredibly weak from the water and urinate heavily. It was terrible to look at him today. He became very poorly today from the weakness. His appetite is good today, and the doctor places great hopes on this circumstance. God knows! Perhaps, indeed, all is not lost. I'll be living here for another 3 weeks, because I've already given my word of honour to Nikolay Dmitryevich to leave no earlier than 25 August. I kiss you, my darling! I hug and kiss Tata, Tolya and all of you hard. Yours, P. Tchaikovsky