Letter 3497

Date	14/26 February 1888
Addressed to	Yuliya Shpazhinskaya
Where written	Paris
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2098)
Publication	П. И. Чайковский. С. И. Танеев. Письма (1951), p. 334 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 366–367

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Париж 26/14 февр[аля] [18]88 Дорогая Юлия Петровна! Я окончательно бросил даже всякие помышления о сколько-нибудь правильной корреспонденции с родными и друзьями. В Праге я пробыл 10 дней и не написал никому ни одного письма! Поэтому, пожалуйста, простите. Ей-Богу, нет возможности писать письма. Буду Вам изредка и понемножку писать. Мне очень жаль, что, кажется, в русских газетах не было ничего рассказано про мои пражские торжества. Энтузиазм и почести, которые мне были оказаны, относились ведь не лично ко мне, а к России, и мне печально думать, что об этом никто ничего у нас не знает. Самому же писать об этом неловко. Я вынес из Праги неизгладимые воспоминания и, несмотря на чудовищное утомление, уехал со слезами на глазах и с полным убеждением, что чехи необычайно симпатичный народ, притом глубок о преданный нам. Здесь меня ожидают бесчисленные волнения и страхи. Кажется, что и в Париже во мне собираются усматривать не просто Петра Ильича, а русского и что мне будет оказав очень горячий приём. Я ужасно устал, ужасно нервен, по временам неистово стремлюсь к покою где-нибудь в отдалённом уголке на Руси, — но те ме менее совершенно здоров, благополучен и не могу не сознаться, что все переживаемое теперь будет очень сладким воспоминанием. Будьте здоровы, милый друг! Пишите «Тасю», верьте в себя и не сердитесь на меня за редкие и необстоятельные письма! Ваш, П. Чайковский

Paris 26/14 February 1888 Dear Yuliya Petrovna! I have finally abandoned any notion of maintaining any sort of proper correspondence with my family and friends. I stayed in Prague for 10 days and wrote not one letter to anyone. Therefore, please, forgive me. By God, there is no opportunity to write letters. I will write to you occasionally and in fits and starts. I am very sad that, it seems, nothing has been said about my Prague celebrations in the Russian newspapers. The enthusiasm and honours afforded me related not to me personally, but to Russia, and it saddens me to think that nobody at home knows anything about this. It is awkward to write about this myself. Prague has left me with indelible memories, and despite the monstrous fatigue, I left with tears in my eyes, and with the absolute conviction that the Czechs are an exceptionally sympathetic people, and moreover, deeply devoted to us. Countless worries and fears await me here. It seems that in Paris they are going to see me not as merely Pyotr Ilyich, but as a Russian, and that I shall be given a very warm reception. I am awfully tired, awfully nervous — at times I desperately crave peace somewhere in a remote corner of Rus — but nevertheless, I am completely safe and well, and I cannot help but admit that everything I am now experiencing will be a most sweet memory. Keep well, dear friend! Do write "Tasya", believe in yourself, and do not be angry with me for my rare and truncated letters! Yours, P. Tchaikovsky