Letter 3604

Date	27 June/9 July 1888
Addressed to	Vladimir Nápravník
Where written	Frolovskoye
Language	Russian
Autograph Location	unknown
Publication	Письма П. И. Чайковского к В. Е. Направнику (1959), p. 192–194 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XIV (1974), p. 471–472.
Notes	Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve

Text

Based on a typed copy in the Klin House-Museum Archive, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.

Russian text (original)

Г[ород] Клин, с[ело] Фроловское, 27 июня [18]88 Голубчик Володя! Весьма был обрадован письмом твоим и очень позабавился, читая, что ты стал «желчен». Не могу себе вообразить твою симпатичную физиономию и вместе с ней «желчность»; пожалуйста, как только найдёт на тебя припадок язвительной, злобной насмешливости и «желчности», посмотрись в зеркало и начертай мне на бумаге свой портрет. Иначе никогда не в состоянии буду вполне уверовать, что ты бываешь зол и ядовит. А знаешь, мне жаль, что ты ни с кем не познакомился. Хотя я сам очень туг на знакомства, но не могу не признать, что полное отчуждение от людей, с которыми по обстоятельствам живёшь вместе, производит уныние и порождает тоску, а также то, что называешь «желчность». Является какое-то непобедимое желание видеть в окружающих лишь невыгодные, смешные стороны; себя же ставить на какой-то недосягаемый пиэдестал и смотреть на других очень свысока. Между тем потребность общения с людьми, в сущности, гнездится даже в сердце самого нелюдимого человека. И я тебе предсказываю, что если ты случайно хоть с кем-нибудь по душе сойдёшься, то «желчность» и «насмешливость» как рукой снимешь. Ведь не в самом же деле все люди, с коими ты сталкиваешься, ничего не стоят; это только тебе кажется, пока ты не победил «нелюдимость» и не поддался тайной потребности общения. Я оттого немножко предался разглагольствованию по этому поводу, что очень много и мучительно страдал от «нелюдимости» и по опыту знаю, как бывает отрадно, когда сумеешь заглушить её. Все это время погода у нас была отчаянная, и вследствие оной я часто простуживался и бывал нездоров. Тем не менее работал, и у меня вчерне уже готова симфония и увертюра к «Гамлету». Теперь принимаюсь за инструментовку. Ты меня бранишь за то, что у меня является иногда сомнение в себе. Но, милый мой, уверяю тебя, что это лучше, чем быть уверенным в себе до излишества. Ведь когда-нибудь неизбежно я должен состариться и исписаться, и гораздо Лучше, если я это сознаю вовремя и брошу, чем если буду продолжать наводнять музыкальный рынок бесцветными и посредственными творениями. А ведь и кроме сочинения можно дело найти, так что, отказавшись от сочинения, я вовсе не намерен предаться бездействию, — только посвящу остаток сил на' преследование более полезных задач. Впрочем, я ведь только сомневаюсь в себе, а до уверенности в негодности ещё далеко. Читал ли ты, что бедный Лишин умер? По моему мнению он был совершенно бездарен, и музыкальная его деятельность была мне очень несимпатична; но, Боже мой, до чего мне бывает жаль, когда умирает молодой человек! Кто знает, поживи ещё немножко, и бедный Лишин изменился бы к лучшему! Засим Прощай, голубчик. Поцелуй ручку мамы; тебя крепко обнимаю. Твой, П. Чайковский Напиши мне, как поживает отец? Я ужасно рад, что лечение идёт впрок маме.