Letter 627
| Date | 26 October/7 November 1877 |
|---|---|
| Addressed to | Aleksandra Davydova |
| Where written | Clarens |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 17, л. 34–37) |
| Publication | П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 302–304 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 202–203 |
Text and Translation
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Милая, дорогая Саша!
Получил сейчас письмо твоё и письмо от А[нтонины] И[вановны], адресованное к Толе, но написанное для меня. И в томи другом я вижу отражение твоего ангельского сердца. К несчастию, письмо А[нтонины] И[вановны], насквозь пропитанное благородными чувствами, добротою и даже чем-то вроде понимания наших отношений, только увеличило то чувство, которое она мне внушает. Если б ты знала, что такое было её третьегодняшнее письмо в сравнении с сегодняшним! Оба эти письма характеризуют её вполне. Милая и дорогая моя! И она и ты, очевидно, полагаете, что когда-нибудь будет возможно сближение. Напрасно она старается то угрозами, упрёками и обвинениями в бесчестности, то, напротив, выражениями любви и нежности (как сегодня) что-нибудь сделать. Ради Бога, оставим навсегда вопрос о нашем примирении. Мы с ней не в ссоре. Она не хотела мне сделать зла, и я ни в чем её не обвиняю. Пусть ты права, что у неё доброе сердце, пусть я кругом виноват, что не умел оценить её, пусть это правда, что она любит меня, — но жить с ней я не могу, не могу, не могу. Требуй от меня какого хочешь удовлетворения для неё; по возвращении в Россию, я буду ей давать две трети моих заработков, я скроюсь в какую угодно глушь, я готов сделаться нищим, словом, что угодно, — но, ради Бога, никогда и не намекай мне, чтоб я возвратился к А[нтонине] И[вановне]. Очень может быть, что это болезнь, — но это болезнь неизлечимая. Словом, я не люблю её во всей полноте этого выражения. Потрудись ей передать, что я умоляю её никогда больше ни со мной, ни с братьями не вступать ни в какие угодно объяснения. Что было, то прошло. Вернуть прошлого нельзя. Нужно думать об устройстве её будущности. Она мне говорила, что тяготится праздностью. Не может ли она избрать себе какие-нибудь занятия, хотя для удовольствия? Пока я жив и пока я в состоянии работать, она никогда ни в чем не будет нуждаться. Но главное, я умоляю тебя на коленях, удали её из Каменки, сделай это ради всего святого в мире: это необходимо для твоего и моего спокойствия. Известие о твоей болезни вонзилось острым кинжалом в моё сердце. Пока А[нтонина] И[вановна] не устроит свою жизнь и будет оставаться у тебя, ты не можешь быть покойна, а я уверяю тебя, что твоё здоровье для меня дороже моего собственного. Пока я буду знать, что А[нтонина] И[вановна] в Каменке, я не могу сомневаться в том, что ты не можешь быть вполне здорова. Скажи А[нтонине] И[вановне], что я предлагаю ей самые искренние дружеские отношения в том смысле, что с радостью беру на себя заботы об её благосостоянии. Я это буду делать с радостью, ибо, повторяю это с полной искренностью, признаю себя виновным перед ней. У меня нет слов, чтоб передать тебе, до чего меня мучит, что я причиняю тебе не только заботы, но и болезни. Ведь хоть ты и не говоришь этого, но для меня ясно как день, что я виноват в твоих страданиях. Боже мой! что же мне сделать, чтоб вы, мои близкие, мои горячо любимые, не платились за моё безумие! Научи меня, что мне сделать! Требуй от меня всего на свете, — кроме одного, — я на все готов! Я здоров. Толя тоже. Я получил из Консерватории субсидии, которые дают мне возможность безбедно прожить этот год за границей. В Россию мне и думать нечего ехать. Ради Бога, прости меня! Я хотел сделать все к лучшему. Скажи А[нтонине] И[вановне], чтобы простила мне резкий тон последнего письма; он был вызван её неожиданными и оскорбительными обвинениями. Мы можем быть издали в самых лучших отношениях, но о прошлом, ради Бога, ни слова. Целую тебе руки и умоляю простить меня. Твой П. Чайковский P. S. Я сейчас перечёл это письмо и испугался, что оно огорчит тебя, что я тебе покажусь неблагодарным. О, я бесконечно тебе благодарен, я сознаю всю силу твоего благотворного влияния на все окружающее, но видя перед собой А[нтонину] И[вановну] и постоянно будучи свидетельницей её тяжёлого состояния, ты увлеклась желанием уверить меня, что она не заслуживает того, что я с ней сделал. Это имело влияние и на неё. Из всего, что она мне писала, я вижу, что она не понимает, чего мне теперь нужно. Если она даже надеется когда-нибудь снова жить со мной, то теперь, пока я ещё не вполне оправился, об этом не нужно говорить со мной. Упрекать меня тоже не для чего. Словом, нужно, чтоб она пожалела меня. Она же как будто взяла себе задачей всячески терзать меня. Я, может быть, резко выразил то, что чувствую. Ради Бога, прости меня. Отчего Лева ни разу не послал мне даже поклона. Я буду очень несчастлив, если он изменился в отношении меня. Не показывай моего письма А[нтонине] И[вановне], но моё письмо к ней прочти. |
Dear, kind Sasha!
I have just received your letter and a letter from Antonina Ivanovna, addressed to Tolya, but intended for me. And in the other I see a reflection of your angelic heart. Unfortunately, Antonina Ivanovna's letter, which was imbued throughout with noble sentiments, kindness, and even something approaching an understanding of our relationship, only increased the feeling that she instils in me. If only you knew what her letter of three days ago was like compared with today's! Both of these letters characterise her completely. My kind dear! Both she and you appear to believe that a rapprochement will be possible one day. Her attempts to do something through threats, reproaches and accusations of dishonesty, or, on the contrary, with expressions of love and tenderness (as today) are in vain. For God's sake, let us leave the matter of our reconciliation forever. We are not at loggerheads. She had no desire to do me any harm, and I do not blame her for anything. Even if you are correct that she has a kind heart, even if I am completely to blame for not appreciating her, even if it is true that she loves me — I cannot, cannot, cannot live with her. Demand from me whatever satisfaction you wish for her; upon returning to Russia I shall give her two-thirds of my earnings, I shall hide in any wilderness, I am prepared to become a beggar, in a word, anything you see fit — but, for God's sake, never suggest to me that I should return to Antonina Ivanovna. It may very well be an illness — but it is an incurable illness. In short, I do not love her, in the fullest sense of the expression. Kindly convey to her that I beg her to never again enter into any sort of discourse with me or with my brothers. What has happened has happened. The past cannot be brought back. She needs to consider her future arrangements. She told me that she is burdened by idleness. Can she not choose some occupation for herself, even for pleasure? For so long as I am alive and able to work, she will never want for anything. But most of all, I beg you on my knees to send her away from Kamenka, and do to this for the sake of everything holy in the world; it is essential for you and for my peace of mind. The news of your illness has pierced my heart like a sharp dagger. While Antonina Ivanovna stays with you and does not arrange her own life, you cannot be at peace, and I assure you that your health is more important to me than my own. While I know that Antonina Ivanovna is at Kamenka, I have no doubt that you cannot be completely well. Tell Antonina Ivanovna that I offer her the most sincere friendly relations, in the sense that I shall gladly take upon myself the care of her well-being. I shall do this gladly because, I repeat this with complete sincerity, I admit my guilt before her. I do not have the words to convey to you how much it torments me that I am causing you not only worries, but also illnesses. For although you do not say so, it is as clear as day to me that I am to blame for your suffering. My God, what can I do so that you, my loved ones, my dearly beloved, do not pay for my madness! Tell me what to do! Demand anything in the world from me — except that one thing — I am ready for anything! I am well. Tolya too. I am receiving subsidies from the Conservatory which will allow me to live comfortably abroad this year. I am not even thinking about going to Russia. For God's sake, forgive me! I wanted to do everything for the best. Tell Antonina Ivanovna to forgive me for the harsh tone of my last letter; it was caused by her unexpected and offensive accusations. We may be on the best of terms from afar, but for God's sake, not a word about the past. I kiss your hands and beg you to forgive me. Yours P. Tchaikovsky P. S. I just re-read this letter and was afraid that it would upset you, that I might seem ungrateful to you. Oh, how infinitely grateful I am to you, I am aware of the full power of your beneficial influence on everything around me, but seeing Antonina Ivanovna before you and constantly being a witness to her grave condition, you were carried away by the desire to convince me that she does not deserve what I did to her. This has had an effect on her too. From everything she wrote to me, I can see that she does not understand what I need now. If she even hopes to live with me again one day, then now, while I have not yet fully recovered, she must not talk to me about it. Nor does she have reason to reproach me. In short, he needs to feel sorry for me. It seems that she has taken it upon herself to torment me in every possible way. I may have expressed my feelings harshly. For God's sake, forgive me. Why has Lyova never once sent me his regards? I shall be most unhappy if his attitude towards me has changed. Do not show my letter to Antonina Ivanovna, but read it to her. |
