Letter 627
Date | 26 October/7 November 1877 |
---|---|
Addressed to | Aleksandra Davydova |
Where written | Clarens |
Language | Russian |
Autograph Location | Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 17, л. 34–37) |
Publication | П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 302–304 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 202–203 |
Text
Russian text (original) |
Милая, дорогая Саша!
Получил сейчас письмо твоё и письмо от А[нтонины] И[вановны], адресованное к Толе, но написанное для меня. И в томи другом я вижу отражение твоего ангельского сердца. К несчастию, письмо А[нтонины] И[вановны], насквозь пропитанное благородными чувствами, добротою и даже чем-то вроде понимания наших отношений, только увеличило то чувство, которое она мне внушает. Если б ты знала, что такое было её третьегодняшнее письмо в сравнении с сегодняшним! Оба эти письма характеризуют её вполне. Милая и дорогая моя! И она и ты, очевидно, полагаете, что когда-нибудь будет возможно сближение. Напрасно она старается то угрозами, упрёками и обвинениями в бесчестности, то, напротив, выражениями любви и нежности (как сегодня) что-нибудь сделать. Ради Бога, оставим навсегда вопрос о нашем примирении. Мы с ней не в ссоре. Она не хотела мне сделать зла, и я ни в чем её не обвиняю. Пусть ты права, что у неё доброе сердце, пусть я кругом виноват, что не умел оценить её, пусть это правда, что она любит меня, — но жить с ней я не могу, не могу, не могу. Требуй от меня какого хочешь удовлетворения для неё; по возвращении в Россию, я буду ей давать две трети моих заработков, я скроюсь в какую угодно глушь, я готов сделаться нищим, словом, что угодно, — но, ради Бога, никогда и не намекай мне, чтоб я возвратился к А[нтонине] И[вановне]. Очень может быть, что это болезнь, — но это болезнь неизлечимая. Словом, я не люблю её во всей полноте этого выражения. Потрудись ей передать, что я умоляю её никогда больше ни со мной, ни с братьями не вступать ни в какие угодно объяснения. Что было, то прошло. Вернуть прошлого нельзя. Нужно думать об устройстве её будущности. Она мне говорила, что тяготится праздностью. Не может ли она избрать себе какие-нибудь занятия, хотя для удовольствия? Пока я жив и пока я в состоянии работать, она никогда ни в чем не будет нуждаться. Но главное, я умоляю тебя на коленях, у дали её из Каменки, сделай это ради всего святого в мире: это необходимо для твоего и моего спокойствия. Известие о твоей болезни вонзилось острым кинжалом в моё сердце. Пока А[нтонина] И[вановна] не устроит свою жизнь и будет оставаться у тебя, ты не можешь быть покойна, а я уверяю тебя, что твоё здоровье для меня дороже моего собственного. Пока я буду знать, что А[нтонина] И[вановна] в Каменке, я не могу сомневаться в том, что ты не можешь быть вполне здорова. Скажи А[нтонине] И[вановне], что я предлагаю ей самые искренние дружеские отношения в том смысле, что с радостью беру на себя заботы об её благосостоянии. Я это буду делать с радостью, ибо, повторяю это с полной искренностью, признаю себя виновным перед ней. У меня нет слов, чтоб передать тебе, до чего меня мучит, что я причиняю тебе не только заботы, но и болезни. Ведь хоть ты и не говоришь этого, но для меня ясно как день, что я виноват в твоих страданиях. Боже мой! что же мне сделать, чтоб вы, мои близкие, мои горячо любимые, не платились за моё безумие! Научи меня, что мне сделать! Требуй от меня всего на свете, — кроме одного, — я на все готов! Я здоров. Толя тоже. Я получил из Консерватории субсидии, которые дают мне возможность безбедно прожить этот год за границей. В Россию мне и думать нечего ехать. Ради Бога, прости меня! Я хотел сделать все к лучшему. Скажи А[нтонине] И[вановне], чтобы простила мне резкий тон последнего письма; он был вызван её неожиданными и оскорбительными обвинениями. Мы можем быть издали в самых лучших отношениях, но о прошлом, ради Бога, ни слова. Целую тебе руки и умоляю простить меня. Твой П. Чайковский P. S. Я сейчас перечёл это письмо и испугался, что оно огорчит тебя, что я тебе покажусь неблагодарным. О, я бесконечно тебе благодарен, я сознаю всю силу твоего благотворного влияния на все окружающее, но видя перед собой А[нтонину] И[вановну] и постоянно будучи свидетельницей её тяжёлого состояния, ты увлеклась желанием уверить меня, что она не заслуживает того, что я с ней сделал. Это имело влияние и на неё. Из всего, что она мне писала, я вижу, что она не понимает, чего мне теперь нужно. Если она даже надеется когда-нибудь снова жить со мной, то теперь, пока я ещё не вполне оправился, об этом не нужно говорить со мной. Упрекать меня тоже не для чего. Словом, нужно, чтоб она пожалела меня. Она же как будто взяла себе задачей всячески терзать меня. Я, может быть, резко выразил то, что чувствую. Ради Бога, прости меня. Отчего Лева ни разу не послал мне даже поклона. Я буду очень несчастлив, если он изменился ,в отношении меня. Не показывай моего письма А[нтонине] И[вановне], но моё письмо к ней прочти. |