Letter 711

Date	30 December 1877/11 January 1878
Addressed to	Nadezhda von Meck
Where written	Genoa
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 3108)
Publication	П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 1 (1934), p. 141–142 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 339–340 To my best friend. Correspondence between Tchaikovsky and Nadezhda von Meck (1876-1878) (1993), p. 125–126 (English translation)
Notes	Original incorrectly dated "30 December 1877/10 January 1878"

Text

Russian text (original)

Генуя  30 дек[абря] 1877 10 янв[аря] 1878   Я думаю, Вас удивляет моё долгое и непостижимое молчание, дорогая моя Надежда Филаретовна. Вот в чем дело. В понедельник вечером, садясь за обед, я получил депешу от брата Модеста из Mилана. Текст депеши был: «Nicolas indisposé, dois rester à Milan». С моей способностью всякие невзгоды всегда видеть в увеличенном объёме, я сейчас же вообразил себе ужасную картину больного ребёнка, которого брат ни на минуту не может оставить, его страх, беспомощность и затруднения. Поэтому я тотчас же отвечал по телеграфу, что на другой день буду в Милане. Пришлось во вторник встать в 5 часов утра и с ранним поездом отправиться в Милан, куда я благополучно и прибыл в 9½ часов вечера. Оказалось, что Коля (воспитанник брата) устал от долгого пути (они ехали безостановочно до Венеции) и немножко простудился, но уже был здоров, когда я приехал, и спал крепким сном. Мне невыразимо приятно было увидеться с братом и с его милым мальчиком. На душе сразу сделалось легко и тепло. Целый вечер прошёл в взаимных прерываниях и бесконечной весёлой, приятной болтовне. Мы легли спать поздно ночью. Так как брат по причине нездоровья Коли целый предыдущий день и день моего приезда просидел безвыходно в комнате, то мне захотелось, чтобы он посмотрел на Милан вообще и собор в особенности, и поэтому мы решили целый день ещё пробыть в Милане. Ходили в собор, несмотря на отвратительную погоду, взбирались на верхнюю галерею, ходили смотреть на «Сеnаcolo» Leonardo da Vinci, a вечером собирались даже в La Sсаlа, где назначено было 1-ое представление «Сен-Марса» Гуно, поставленного самим композитором, — но в 3 часа разнеслась весть о смерти короля, и все театры были закрыты. Я был очень огорчён смертью короля, но благодаря этому грустному обстоятельству я мог вполне окончить то, что оставалось ещё неотделанным в партитуре симфонии, которую я нарочно взял с собой, чтобы достать в Милане метроном и выставить с точностью темпы. Проработав весь вечер и часть ночи, я мог на другой день утром совершенно готовую симфонию уложить и отправить в Москву. Теперь наша симфония уже летит на всех парах в Москву, к Рубинштейну. На заголовке я выставил посвящение моему лучшему другу. Что-то предстоит этой симфонии? Останется ли она живой ещё долго после того, как её автор исчезнет с лица земли, или сразу попадёт в пучину забвения? Не знаю, — но знаю, что в эту минуту я, может быть, с свойственной некоторым родителям слепотою, неспособен видеть недостатков моего младшего детища. Ещё я уверен в том, что относительно фактуры и формы она представляет шаг вперёд в моем развитии, идущем весьма медленно. Несмотря на свои зрелые лета, я далеко ещё не дошёл до той точки, дальше которой мои способности не позволяют мне идти. Может быть, поэтому я так дорожу жизнью. Вчера вечером мы приехали в Геную, где остановились, чтобы не утомить Колю ночным путешествием и чтобы показать брату Модесту этот прелестный город. Мы только что возвратились с большой прогулки по городу. Заходили также в Pаlais Brignole, где смотрели очень изрядную галерею. Брат мой, не так как я, очень любит и знает толк в картинах. Мне очень, очень весело и хорошо на душе. До следующего письма, милый и бесценный друг. Всеми моими счастливыми минутами обязан Вам. Ваш, П. Чайковский