Letter 846

Tchaikovsky Research
Date 29 May/10 June–30 May/11 June 1878
Addressed to Nadezhda von Meck
Where written Brailov
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2938)
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 177–178 (abridged)
П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 1 (1934), p. 349–352
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 287–291
To my best friend. Correspondence between Tchaikovsky and Nadezhda von Meck (1876-1878) (1993), p. 280–282 (English translation; abridged)

Text

Russian text
(original)
29 мая
Браилов

Сажусь писать к Вам сегодня, друг мой, недоумевая, куда адресовать. Боюсь, что, если послать в Москву, письмо только напрасно прогуляется, — оставить здесь разве? Решу этот вопрос по написании письма.

Я доживаю последние дни здесь. Полагаю, что нет надобности мне объяснять Вам, почему я не пользуюсь дольше Вашим гостеприимством, хотя бы мог продолжить моё пребывание здесь до 10-го июня. Я провёл целый ряд незабвенных для меня дней; я испытал в Браилове столько самых чистых, светлых наслаждений, я так много упивался прелестями здешней симпатичной природы, мне было так хорошо, привольно, что дни эти навсегда останутся в моей памяти светлым, чарующим воспоминанием. Благодарю Вас за них. И тем не менее нужно ехать; нужно, не теряя времени, приступить к делу, тем более, что Анатолий, находящийся проездом в Москве, ждёт меня там и, вероятно, скучает. А я хочу непременно воспользоваться его присутствием в Москве, чтобы он помог мне дать делу надлежащий ход.

Дни эти протекли так же безмятежно, так же тихо и вместе так же очаровательно, как и предыдущие. Третьего дня вечером ездил на Скалу, вчера в Тартаки, сегодня хочу съездить опять во Владимирский лес, на пасеку, где я был, но по причине грозы ничего не видел. Из всех этих мест я отдаю безусловное преимущество лесу у Тартаков. С каждым разом место это мне все больше и больше нравится. Вчера я зашёл там к такому месту, где уже решительно нет никаких следов посещения леса ни человеком, ни домашним скотом. Это овраг, в глубине которого течет ручеек. Во время половодья тут, должно быть, ревёт дикий поток, ибо в глубине оврага во многих местах покоятся с корнем выдернутые громадные деревья. Иные из них упали поперёк, и ветви их перемешались с растущими по бокам кустами. На крутых стенах, оврага растут великолепные папоротники и другие высокие, сочные, яркой зелени травы. Приходилось с трудом пробираться-через кусты, чтобы посидеть над пропастью. Боже мой, до чего. это хорошо! Какая тишина, что за чудные лесные ароматы, как там прохладно, уютно, хорошо!..

А грибы своим чередом. Это тоже не малое удовольствие. И в Тартаках даже в этом отношении лучше, чем где-либо. Погода стоит все время благоприятная. В довершение всего начались чудные лунные ночи. Я очень дурно спал в первые дни моего пребывания в Браилове. Теперь сон возвратился, и давно уже я так хорошо не спал, как в последние ночи. Об Модесте я имею утешительные известия. Но Анатолий ничего не даёт о себе знать. Жду с нетерпением его ответа на мою телеграмму. Боюсь, что он в одиночестве в Москве скучает.


30 мая, 2 часа

Сегодня я хотел отправить своего Алексея в Каменку за некоторыми нужными мне вещами. Ради прогулки и чтоб разъяснить на телеграфе одно мучившее меня недоразумение (на днях сюда присылали телеграмму на имя Зайковского и Марсель её отправил назад, а я подозревал, что это мне), я поехал вместе с ним в Жмеринку. По дороге мы встретили человека, ездившего за почтой, а в телеграфном бюро при мне получена депеша от Анатолия, который торопит меня в Москву. С почтой же я получил Ваше письмо. Сообразивши все обстоятельства, я решил, что оставаться здесь дольше не следует. Я буду суетиться, думать о деле, об скучающем Анатоле, — и это будет смущать моё удовольствие. Поэтому я решил ехать сегодня вечером и тут же в Жмеринке телеграфировал Вам и Анатолю.

Итак, еду сегодня. Я провёл здесь ровно 2 недели. Благодарю Вас, милый друг, за все наслаждение, которое я испытал здесь. Никогда, никогда я не забуду этих дней и буду утешать себя надеждой когда-нибудь снова приехать. До свиданья! Хочу сейчас привести в порядок Ваши ноты, в числе которых будут и мои новые три скрипичные пьесы.

П. Чайковский


6 часов вечера

Сейчас, приведши в порядок Вашу музыкальную библиотеку, я долго ходил по саду и прощался с ним. Знаете ли, дорогой друг, что мне очень, очень, очень грустно расставаться с Браиловым. Сердце моё сжимается при мысли, что мне предстоит такая резкая перемена декораций. После того сладкого мира, который я здесь вкушал, я попаду в Москву, и придётся видеть столько людей, попасть в такой водоворот... Меня утешает та цель, которая призывает меня в Москву; потом мне приятно помышлять о свидании с братом и о том, что я буду так близко от Вас в течение целых двух дней. Но возвращаюсь к саду.

Он совершенно успел изменить свой внешний вид в эти две недели. Вся эта масса сирени, которая ещё так недавно украшала сад, исчезла без всяких следов. Правда, что взамен её появились розы и притом прелестные и в большом количестве, — но мне все же жаль сирени, я грущу по ней, мне жутко помышлять о том, что целый год ждать её, целый год, состоящий из целых 12 месяцев, из коих каждый имеет 30 дней. Впрочем, трудно передать то ощущение, которое я теперь испытываю. Я думаю, что Вы понимаете меня. Прошлого всегда жаль, а когда это прошлое было так хорошо, как дни, проведённые в Браилове, то болезненно жаль! Была сирень — и вот ничего от неё не осталось! Были хорошие дни и прошли, и когда они воротятся??? Ещё одно обстоятельство изменяет внешний вид сада: густая душистая трава, которой он был наполнен, скошена, и сено снято. От этого сад сделался кокетливее, — но мне всё-таки и травы той жалко, которая была свидетельницей моих первых прогулок по саду.

Я не успел сказать Вам о вчерашней прогулке, которая, к сожалению, была и последней. Ездил я на пасеку и нагулялся досыта. Пил чай на Вашем месте. Хороший это уголок; трава, как ковёр, усеяна цветами, поразительно разнообразными. После чая, сидя на траве, я вздумал сосчитать, сколько различных представителей растительного царства окружало меня. Для этого я составил, не сходя с места, букет, в котором каждая травка и каждый цветок находились в числе одного экземпляра. Знаете, сколько я набрал? Около 45, и это на пространстве двух аршин!

Благодарю Вас, дорогая Надежда Филаретовна, за предложение фисгармоники. Если она Вам ненужно, то само собой разумеется, что ей будет отведено почётное место в моем будущем жилище. Нет меры Вашей доброте. Благодарю Вас заранее за сумму, ценой которой Вы дарите мне свободу, лучшее из благ. Сумма эта до окончания дела будет лежать у Юргенсона. Я спросил известную особу, согласна ли она, чтоб сумма эта была до разрешения развода отдана на хранение одному из трёх следующих лиц: Рубинштейну, нотариусу Трескину или Юргенсону. Она избрала последнего, вероятно, оттого, что она чрез его посредство имела со мной денежные сношения. Но сумму эту к Юргенсону должен доставить я сам, ибо я уже писал ему, что привезу её. Вообще, я полагаю, что она не может быть поручена Юргенсону прямо от Вас, дабы во всем этом деле имя Ваше не было произнесено ни разу. Благодарю Вас также, друг мой, и за те деньги, которые Вы пришлёте мне на ведение дела. Я сделаю все возможное, чтобы это обошлось как можно дешевле. Спасибо, друг мой!

Пьесы мои (посвящённые Браилову) я отдал Марселю для передачи Вам. Если у Вас будет жить в Браилове Данильченко, то будьте так добры, поручите ему списать их и копию прислать, мне, не стесняясь временем, хотя бы не ранее конца лета. Первая из них, мне кажется, самая лучшая, — но и самая трудная; она называется «Méditation» и играется в tempo andante. Вторая — очень быстрое скерцо, третья — «Chant sans paroles». Мне было невыразимо грустно сейчас передавать их Марселю. Ещё так недавно я принимался за их переписку; тогда сирень цвела ещё во всей красе, трава была не скошена, розы едва начали показываться в бутонах! И вот промелькнули 2 недели и как быстро. С каждой минутой, приближающей меня к отъезду, я все больше и больше сознаю всю неописанную прелесть Браилова и той жизни, которую я здесь вел. Точно будто я надолго расстаюсь с дорогим и близким человеком. Известие, что Вы надеетесь в этом году получить доход с Браилова, ужасно радует меня. Если кому следует желать увеличения богатства, то это Вам. Между людьми, между богатыми, Вы представляете такое исключительное, такое изолированное явление!

Не пугайтесь за Сашу. Если он понемножку будет заниматься своей латынью летом, то переэкзаменовку он, несомненно, выдержит. Как оживится через несколько дней Браилово!

Уезжая из Сокольников, не забудьте, друг мой, написать мне в Консерваторию (где я, вероятно, буду жить, так как там стоят все мои вещи), куда писать Вам. Думаю, что прямо в Браилов. Вас же попрошу адресовать по Вашем отъезде письма в Каменку, куда я ворочусь при первой возможности. Благодарю, благодарю, благодарю Вас, дорогая моя!

Ваш П. Чайковский