Letter 972
| Date | 21 November/3 December 1878 |
|---|---|
| Addressed to | Modest Tchaikovsky |
| Where written | Florence |
| Language | Russian |
| Autograph Location | Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1514) |
| Publication | П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 462 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 465–466 (abridged) |
| Notes | Original incorrectly dated "21 November/2 December" |
Text and Translation
The ellipses (...) indicate parts of the letter which have been omitted from all previous publications of this letter, and which it has not yet proved possible to restore from other sources.
| Russian text (original) |
English translation By Brett Langston |
Не странно ли писать мне тебе из Флоренции? А пишу. Из письма к Толе, отосланного сегодня утром, ты уже знаешь подробности моего приезда и водворения на вилле Bonciani. Вилла эта есть не что иное, как ресторан, летом очень посещаемый, а в зимнюю пору абсолютно пустой, хотя в нижнем этаже и стоят на всякий случай накрытые столы. Верхний этаж, имеющий характер бельведера, очень хорошо меблированный и весьма уютный, занят мной. Вид из окон и с громадного балкона прекрасный, хотя самая Флоренция заслонена холмом. Тишина мертвая. Квартира хорошо отопляется и отлично освещается. Заботами Н[адежды] Ф[иларетовны] приготовлено тысяча разных вещей или нужных, или приятных. Т. е., кроме громадных и великолепных букетов, кроме миллиона письменных принадлежностей, зубных и всяких других щёточек, мыл, духов и порошков, есть великолепный новый венский рояль. Обед и завтрак очень обильный (Алёша от еды в совершенном восторге), но, как всегда в Италии, не особенно вкусный. Вина великолепные. Ну, словом, обстановка чудная, — даже папиросы (2 р[ублей] 50 сотня) от Бостанжогло есть... После завтрака мы пошли с Алёшей через S[an] Miniato в город. Милый город! Он теперь не имеет того празднично-весёлого вида, который придавала ему весна в наше с тобой пребывание, — но в нем есть что-то мне родное и приветливое. На почте получил по одному письму от Толи, Котека и тебя. Зашёл в кафе и прочёл эти письма с каким-то сладострастием... Письма эти все три успокаивающего и приятного характера. Мне неприятно, однако же, что ты не пишешь повести. Оттуда пошли заказать платье для меня и пальто для Алёши. Потом были в ванне. Так как Алёша очень в своей засиделся, то я пошёл один на Via Tornabuoni, чтобы купить нот у Риккорди, и оттуда на Via Cerretani, где у нашего отеля дал Алёше rendez-vous. Боже мой, как мне приятно было взглянуть на наши окна, увидеть на пороге швейцарской знакомые рожи двух служивших за обедом лакашей... Но чьи шаги я слышу за собой? Кто дружески схватывает меня за талью и говорит мне фамильярно: «Ah, birbante io vi ritrovo!» Оборачиваюсь, смотрю: il signore Napoleone в своем вечном сером пальто и шляпе, сидящей на затылке. Он подобен солнцу, т. е. совершает вечно одно и то же круговращение. Я был рад и не рад. На щеке у него громадный, едва заживший рубец. Говорит, что поссорился с братом и тот хватил его ножом. Так ли это? [...] Купил «Le roi de Lahore». Возвратившись домой, обедал, играл, пил чай, приготовленный Алёшей из чая Н[адежды] Ф[иларетовны], а теперь пишу тебе. Прощай, голубчик. Целую тебя, Колю и Толю. Твой, П. Чайковский Н[адежда] Ф[иларетовна] занимает целый громадный дворец недалеко от меня. Я сегодня послал к Толе письмо с маркой и 25 сантимов, а теперь вспомнил, что нужно в 30. Неужели оно не дойдёт? Какая будет досада! |
Isn't it strange for me to be writing to you from Florence. But writing from here I am. From my letter to Tolya, sent this morning, you will already know the details of my arrival and stay at the villa Bonciani. This villa is nothing more than a restaurant, very popular in the summer, and absolutely deserted in the winter, although they have tables arranged on the ground floor just in case. The upper floor, which has the character of a belvedere, is very well furnished and extremely comfortable, and occupied by me. The view from the windows and from the enormous balcony is lovely, although Florence itself is concealed by a hill. The silence is deathly. The apartment is well heated and splendidly illuminated. Thanks to Nadezhda Filaretovna's efforts, a thousand different things have been prepared, some necessary and some pleasant, i.e. besides enormous and magnificent bouquets, besides a million writing instruments, toothbrushes and all sorts of other brushes, soaps, perfumes and powders, there is a magnificent new Viennese piano. The dinners and lunches are plentiful (Alyosha is thoroughly delighted with the food), but, as always in Italy, not particularly tasty. The wines are magnificent. Well, in short, the environment is wonderful — there are even papirosas (2.50 rubles a hundred) from Bostandzhoglo's... After lunch, Alyosha and I went into the city via San Miniato. What a lovely city! It no longer has that festive, cheerful appearance that spring afforded it during our stay together — but there is something familiar and welcoming about it. At the post office I received one letter each from Tolya, Kotek and you. I went into a café and read these letters with some relish... All three letters had a pleasant and reassuring character. I am not pleased, however, that you aren't writing stories. From there we went to order a suit for me and a coat for Alyosha. Then we weent to the baths. Since Alyosha was lingering, I went off alone to the Via Tornabuoni to buy some music at Riccordi's, and from there to Via Cerretani, where I had a rendez-vous with Alyosha near our hotel. My God, how pleasant it was to me to look at our windows to see on the doorstep the familiar faces of the two Swiss lackeys who served us at dinner... But whose steps do I hear behind me? Who grabs me by the waist in a friendly fashion and says to me familiarly: "Ah, birbante io vi ritrovo!". I turn around and see: Il Signore Napoleone in his everlasting grey coat, and hat perched on the back of his head. He is like the sun, i.e. he travels in the same perpetual orbit. I was both glad and not glad. On his cheek he had an enormous, barely-healed scar. He says that he had a fight with his brother, who stabbed him. Is that so? [...] I bought "Le roi de Lahore". Returning home, I had dinner, played, drank tea prepared from Alyosha from Nadezhda Filaretovna's tea, and now I'm writing to you. Farewell, golubchik. I kiss you, Nikolay Konradi and Tolya. Yours, P. Tchaikovsky Nadezhda Filaretovna is occupying a whole enormous palace not far from me. Today I sent Tolya a letter with a 25 centimes stamp, but now I've remembered it has to be 30. What if it doesn't reach him? That would be a shame! |
