Letter 974

Tchaikovsky Research
Date 22 November/4 December 1878
Addressed to Nadezhda von Meck
Where written Florence
Language Russian
Autograph Location Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 2893)
Publication Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 221–223 (abridged)
П. И. Чайковский. Переписка с Н. Ф. фон-Мекк, том 1 (1934), p. 485–487
П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 468–470
To my best friend. Correspondence between Tchaikovsky and Nadezhda von Meck (1876-1878) (1993), p. 376–378 (English translation)
Notes Original incorrectly dated "22 November/3 December"

Text

Russian text
(original)
Флоренция 22 н[оября]
3 д[екабря]
 1878

10 час[ов] вечера

Сообщу Вам, милый друг мой, своё мнение о Пахульском. Он имеет три хороших данных для побеждения всех трудностей сочинительской техники, а именно: 1) несомненные музыкальные способности, 2) большую любовь к музыке и авторское рвение, 3) смирение и скромность. Он не собирается удивить с первых шагов мир оригинальностью творчества и постиг уже теперь одну непреложную истину, именно ту, что красота в музыке состоит не в нагромождении эффектов и гармонических курьёзов, а в простоте и естественности. Все это прекрасно. Однако же, если Вы меня спросите, есть ли в нем задатки сильного и самобытного творчества, то на этот вопрос я теперь не сумею Вам ответить. Самобытность редко сказывается в очень молодом человеке, особенно в таком, который, как Пахульский, ещё не совладал с техникой. Так как я не хочу ни на волос покривить душой, то я скажу Вам откровенно, что у меня бывали ученики с более блестящими задатками композиторского таланта. В их ученических опытах было больше лёгкости изобретения, гармонической красивости и инстинктивного понимания формы. Эти многообещавшие юноши были Давыдов (скрипач, ученик Лауба) и Танеев. Я возлагал на них огромные надежды, и нужно правду сказать, что до настоящего времени надежды эти не оправдались. Давыдов уже 4 года изучает медицину в Иенском университете и бросил музыку, а Танеев вместе с большим дарованием одарён несчастною чертою недоверия к себе, и это недоверие, выражающееся в том, что во всякой своей мысли он усматривает повторение чего-то уже написанного, парализует его. Но главная причина того, что оба они не удались, состоит в том, что таланты их не согреты внутренним огнём. У них нет внутренней потребности высказываться посредством музыки. Таланты эти, так сказать, поверхностные, т. е. они по заказу могут написать все, что угодно, и напишут интересно, но собственной авторской инициативы у них нет. У Пахульского она есть, и это очень благоприятное обстоятельство. Очень может быть, что скромность, неуверенность в себе и недостаток техники мешают ему выказать свои способности более ярко. Как бы то ни было, но во всем, что он мне показал, я усмотрел несомненные, хотя непоразительные музыкальные способности, и вместе с тем из беседы с ним я вывел то заключение, что он будет иметь терпение и мужество победить массу трудностей и самых колючих терний, предстоящих всякому обрекающему себя на суровую школу композиции.

В результате я не могу не прийти к заключению, что следует всячески поощрять и помогать ему учиться. В течение этих трёх недель я имею в виду короче познакомиться с его музыкальною индивидуальностью и при расставании скажу ему, каким путём, по моему мнению, ему следует идти, чтобы скорее добиться цели. А покамест укажу на одно обстоятельство, имеющее капитальную важность. Ему необходимо приобресть фортепианную технику. Композитор должен быть пианистом настолько, чтобы свободно разбирать и играть всякую музыку, за исключением виртуозно-концертной. Пусть как можно больше играет и добивается техники.

Вот покамест все, что я могу сказать Вам о Пахульском. Между показанными мне вещами весьма недурён марш (по основной мысли), но он очень плох по форме, что нимало неудивительно, так как это лишь один из первых опытов. Я просил его переделать марш согласно моим указаниям. Это будет для него полезным упражнением, хотя и не лишённым трудностей. Тут опять приходится пожалеть, что он плохой пианист. Вы не поверите, друг мой, до чего пианисту легче все это даётся!

Я принялся за инструментовку и работал весьма усердно до завтрака и немножко до обеда. Но что за чудная погода была сегодня от 1 до 5! Как обворожителен вид, открывающийся с некоторых пунктов Viale dei Colli на город и на всю долину! Это до сумасшествия красиво. Историческая правда требует, чтобы я хотя вкратце передал о немалом волнении, испытанном мною сегодня, когда Вы и Ваши проходили сегодня мимо меня. Это так ново, так необычно для меня! Я так привык видеть Вас только внутренним взглядом. Мне так трудно уверить себя, что моя невидимая добрая фея была хоть на одно мгновение видима! Точно волшебство какое-то.


Я Васине благодарил ещё, добрая фея, за чудный инструмент. Вообще я часто себя упрекаю за то, что недостаточно благодарю Вас! С другой стороны, боюсь наскучить Вам выражениями благодарности. Да и как её выразить!

Я открыл отличный способ быстрого сообщения с городом. От Porta Romana ходят омнибусы до площади и наоборот; это очень удобно и приятно.

Будьте здоровы, друг мой.

Ваш П. Чайковский