Letter 819

Date	27 April/9 May 1878
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1167)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 162 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 400–401 П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 162–163 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VII (1962), p. 236–237 (abridged) Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 159–160 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Каменка 27 апр[еля] Представь себе, Толя, что только сегодня я сообразил, что хотя я уже не за границей, а всё-таки писать тебе надо. Мне все как-то казалось, что мы недавно виделись, скоро опять будем видеться, следовательно, и писать нечего. Прости, ради Бога. Вчера получил вечером твоё письмо. Оно было громко прочтено почти целиком и произвело неописанный фурор. Мы насчитали, что, не доехавши до Курска, ты встретил 12 знакомых! Прекурьезно. Я с большим волнением и нетерпением ожидаю следующего письма. Мне все что-то кажется, что la злодейка будет строить каверзы. Я питаю маленькую надежду, что, может быть, тотчас после разговора ты написал мне несколько строчек и что я сегодня их получу. Очень, очень было грустно после твоего отъезда, и не одному мне. Все грустили. Но я всё-таки тешу себя надеждой скорого свиданья. Сашины имянины прошли довольно весело. Вечером был настоящий бал с оркестром жидов. Я довольно робко пустился в пляс, но потом, как это всегда бывает в Каменке, увлёкся и плясал страстно, неутомимо, с разными беснованиями и школьничествами. На другой день Лева уехал в Чигирин вместе с Васильевым (героем бала) на мировой съезд и вернулся только вчера. Вот факты, достойные быть внесёнными в хронику, — все остальное неинтересно. Жизнь уже установилась в прочные формы. Утром, после чая, делается небольшая прогулка. Потом занятия до обеда. Занятия идут хорошо. С тех пор, как ты уехал, я написал 3 части сонаты, вальс и ещё одну пиэску. Я давно не находился в обстановке, столь удобной для писания. Никто мне не мешает. После обеда иду домой писать письма, делать корректуру, присланную мне Юргенсоном. Потом гуляю один. Весь вечер сижу в доме и довольно много играю. Вчера, по просьбе А. И. Шидловского, играл даже так много, что сегодня рука болит. От Котека получил отчаянное письмо. Не знаю, почему мои письма к нему идут долго. Ничего не получая от меня, он вообразил, что я его ненавижу, презираю и т. д. Он поступил в школу к Иоахиму. Видно по всему, что он очень хандрит. От Надежды Филаретовны получил письмо с следующим предложением. Она зовёт меня провести несколько дней, в конце мая, в Браилове, её имении, в совершенном одиночестве. Разумеется, её не будет. Она приедет туда лишь в июне. Я непременно хочу воспользоваться её предложением. В день своего рожденья я получил две телеграммы. Одну от тебя, другую от профессоров Московской консерватории. Полагаю, что ты в этот день был у них и напомнил обо мне. Иначе не могу объяснить столь непостижимой внимательности. Дошёл до 4-ой стр[аницы] и теперь, кроме того, что я тебя страстно люблю, решительно не знаю, что писать тебе. Разве поговорить об общем состоянии? Оно превосходно как физически, так и морально. Большое счастье быть способным так всецело предаваться своему любимому занятию, как я. Голова моя вечно занята моими музыкальными соображениями; я не успеваю задумываться насчёт своей будущности, своего щекотливого положения; я не имею времени много думать о грустном состоянии общественных дел. Благодаря этому я перенесу очень хладнокровно самые неприятные известия омоем деле, которое в твоих руках. Не скрывай от меня ничего. Я приготовлен к перенесению каверз. Целую тебя, мой голубчик. Твой, П. Чайковский Толичка! прости, что так поздно собрался написать тебе. Целую тебя в шейку. Целую тебя в глазки. Целую тебя в губы.

Kamenka 27 April Just imagine, Tolya, it was only today that I realised that although I'm no longer abroad, I have to write to you all the same. It somehow seemed to me that we had seen each other recently, that we would be seeing each other again soon, and therefore there was nothing to write. Forgive me, for God's sake. I received your letter yesterday evening. It was read out loud, almost in its entirety, and caused an indescribable furore. We estimated that by the time we reached Kursk, you had made 12 acquaintances! It's a funny thing. I'm looking forward to your next letter with great excitement and impatience. I still think that la villain will be up to her old tricks. I'm cherishing the small hope that, perhaps, you wrote me a few lines immediately after the conversation, and that I'll receive them today. I was very, very miserable after you left, and I wasn't the only one. Everyone was miserable. But all the same I console myself with the hope of seeing you soon. Sasha's name day was quite fun. In the evening there was a real ball with a Jewish orchestra. I started to dance rather timidly, but then, as always happens in Kamenka, I became carried away and danced passionately and tirelessly, like an obsessive schoolboy. The next day Leva went to Chigirin with Vasilyev (the hero of the ball) for the world congress, and returned just yesterday. These are the facts worth mentioning — everything else is uninteresting. Life has settled into a firm routine. In the morning, after tea, I go for a short walk. Then work until lunch. Work is going well. Since you left, I've written 3 movements of a sonata, a waltz, and one other little piece. It's ages since I've found myself in an environment so conducive to writing. Nobody bothers me. After dinner I go home to write letters and do the proofs that Jurgenson has sent me. then I walk alone. I sit at home all evening and play quite a lot. Yesterday, at A. I. Shidlovsky's request, I even played so much that today my hand hurts. I received a desperate letter from Kotek. I don't know why my letters to him take so long. Having received nothing from me, he imagined that I loathed and despised him, etc. He's enrolled in Joachim's school. It's clear from everything that he's very depressed. I received a letter from Nadezhda Filaretovna with the following proposal. She invites me to spend several days at the end of May at Brailov, her estate, in complete solitude. Naturally, she won't be there. She's only arriving there in June. I certainly want to take up her offer. On my birthday I received two telegrams. One from you, the other from the professors of the Moscow Conservatory. I assume you must have visited them that day and reminded them about me. There's no other explanation for such unfathomable attentiveness. Now I've come to the 4th page, and besides the fact that I love you passionately, I absolutely do not know what to write to you. Should we talk about my general circumstances? They are excellent both physically and mentally. To be able to devote myself as I am so completely to my favourite past-time is a source of great happiness. My head is continually occupied with musical deliberatons; I don't manage to think about my future or my delicate situation; I don't have time to think about the sad state of public affairs. Thanks to this, I'll very phlegmatically bear the most unwelcome news about my affairs, which are in your hands. Don't hide anything from me. I'm prepared for tricks. I kiss you, my golubchik. Yours P. Tchaikovsky Tolichka! Sorry for being so late in thinking about writing to you. I kiss your cheeks. I kiss your eyes. I kiss your lips.