Letter 462

Date	29 April/11 May 1876
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1452)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 1 (1900), p. 486 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 235–236 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 107–108 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том VI (1961), p. 37–38 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 106 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

29 апреля 1876 г[ода] Милый Модя! Ты не поверишь, как я теперь счастлив, что Сашины роды прошли благополучно. Я о ней болезненно беспокоился и мучился мрачными предчувствиями, которые, как все мои предчувствия, оказались, как видишь, вздорными. Беспокоился я также и [о] тебе. От Губерта имел я известие, что твой Коля уже поехал к тебе. Как-то ты его встретил? Как прошли первые тяжёлые и трудные дни? Я убеждён, что только они одни и будут тебе в тягость. Как только отношения встанут в нормальный свой вид, всякая тягость прекратится и дело пойдёт очень просто. Какой ты странный человек! Немало написал ты мне из-за границы писем, и хоть бы в одном какие-нибудь предположения о будущем? Наконец, в последнем письме ты мне пишешь, что намерен повидаться со мной в Мюнхене. Отчего в Мюнхене? Я в этом городе не намереваюсь быть. Сколько ты времени останешься за границей, все ли время Коля будет находиться при тебе? Где 6удешь жить? На все эти вопросы отвечать тотчас же и с толком. Теперь приходится говорить о себе, а что? Был я все это время не совсем здоров. Простуда в деревне на охоте все ещё даёт себя чувствовать. У меня периодически появляется лихорадка, последний пароксизм которой был так силен, что доктор усмотрел в ней начало тифа. Все однако ж прошло благополучно, и кажется лихорадка не возвратится. Погода у нас теперь ужасная; представь, что после совершенно июньского тепла наступил январский холод, доходивший до 5 градусов мороза. Я не могу без жалости и ужаса смотреть на деревья, которые было распустились и теперь поблекли; листья свернулись и некоторые почернели. Что из этого будет? Ну как мы останемся летом без зелени. Планов на лето у меня определенных нет потому, что нет в виду денег. Представь, что в эту минуту я опутан сетью долгов, из которых нужно будет непременно выпутаться, а что затем будет, я решительно не знаю. Сегодня я еду на один день в Петербург. Меня вызывают в Дирекцию для переговоров об опере. Клавираусцуг вышел. В среде близких мне людей «Вакула» производит фурор. Танеев уже знает его от доски до доски наизусть. Это меня очень радует, потому что «Вакула» моё любимое детище. Здесь в Москве проживает теперь временно известный тебе Лишин. Недавно он играл мне свою оперу «Граф Нулин». Боже! какая это мерзость. И если б ты знал, как вообще этот господи мне противен с своею дилетантскою самоуверенностью, дешёвым остроумием и бесцеремонностью обращения. Был здесь недавно брат Коля, для которого я устроил картёжный вечерок. Никол[ай] Льв[ович] был на этом вечере очень забавен, и Коля изъявлял своё у довольствие басовым, рассыпчатым хохотом. День своего рождения я провёл в постели. Шиловский влюблён, сумасшествует и разъехался с Титом, который ревновал и делал сцены. Предмет любви — трактирная служанка, живущая на отдельной квартире на счёт своего любовника. Целую тебя. П. Чайковский

29 April 1876 Dear Modya! You won't believe how happy I am now that Sashina's birth went well. I was painfully worried about her and tormented by gloomy presentiments, which like all my presentiments, turned out to be absurd, as you can see. I was also worried about you. I had news from Hubert that your Kolya had already been to see you. How was the meeting? How were the initial hard and difficult days? I'm convinced that only these will be problematic for you. As soon as the relationship settles into its normal form, all the problems shall dissipate, and things will go very easily. What a strange fellow you are! You wrote me no shortage of letters from abroad, and barely one of them contained any suggestions about the future! Finally, in your last letter to me you write that you intend to see me in Munich. Why in Munich? I have no intention of being in that city. How long will you be staying abroad; will Kolya be with you the whole time? Where are you going to live? Answer all these questions immediately and sensibly. Now I have to say something about myself, but what? I've not been altogether well this whole time. The cold I caught while hunting in the country is still making itself felt. I periodically develop a fever, the last paroxysm of which was so strong, that the doctor saw it as the onset of typhus. However, it all worked out well, and I don't think the fever will return. Our weather is awful now; just imagine that after a thoroughly warm June, a January cold has set in, with up to 5 degrees of frost. I cannot look without pity and horror at the trees that have blossomed and are now wilting; the leaves are curled and some have turned black. What will happen now? Can we really be left without greenery in the summer? I don't have any specific plans for the summer, because I don't have the money. Just imagine that at this moment I am ensnared in a mesh of debts, from which I shall certainly need to extricate myself, and I absolutely don't know what will happen next. Today I'm going to Petersburg for a day. I've been summoned to the Directorate for discussions about the opera. The piano reduction has been sent off. Amongst the people closest to me, "Vakula" is causing a furore. Taneyev already knows it by heart from cover to cover. This makes me very glad, because Vakula is my favourite child. Living temporarily here in Moscow is Lishin, whom you know. Not so long ago he played me his opera "Count Nulin". God, what an abomination this is! And if you only knew how generally this gentlemen disgusts me, with his amateurish self-confidence, cheap wit and unceremonious manner. Brother Kolya was here recently, and I organised a gambling party for him. Nikolay Lvovich was very funny this evening, and Kolya expressed his amusement with a bass, crackly laugh. I spent my birthday in bed. Shilovsky is madly in love and separated from Titus, who was jealous and made scenes. The object of his affection is a bar maid, who lives in a separate apartment at her lover's expense. I kiss you. P. Tchaikovsky