Letter 4710

Date	19 June/1 July 1892
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Vichy
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1999)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 3 (1902), p. 545 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XVI-Б (1979), p. 114–115

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

1 июля/19 июня [18]92 Милый, дорогой друг мои! Милый Модя! Сейчас у меня был Chopard и принёс письмо от тебя. Тут я с Шопаром и познакомился, ибо мы лечимся не у него, а у доктора Conahon. Случилось это потому, что я здесь живу под фамилией Davidoff и не хотел, чтобы Шопар, предупреждённый тобой, разоблачил моё инкогнито. Не сожалею об нем, как о докторе, ибо нам попался по рекомендации директора Hôtel des Thermes тоже отличный, очень умный и симпатичный доктор, — но всё-таки Шопар ещё симпатичнее и, так сказать, свой человек. Паня лечится у него. О начале нашего пребывания Боб тебе писал, значит, ты знаешь, что из огромного Hôtel des Thermes, где у нас были омерзительные клетушки, мы переехали в маленький, очень милый Hôtel Gr[ande] Bretagne. Комнат у нас с Бобом три, огромный балкон, масса мебели. Обедаем за отдельным столиком, и кормят нас прекрасно. Рекомендованные тобой отели оказались очень плохими — или, по крайней мере, у них не было уже хороших комнат. Сегодня минула неделя, что мы здесь. Она тянулась, как семь месяцев, и я с отвращением и ужасом думаю о следующих двух. Виши мне так же отвратительно теперь, как 16 лет тому назад, — но думаю, что воды будут мне полезны, а главное, убеждён, что они Бобу принесут много пользы. Боб не весел, но и не скучен, т. е. совершенно так же, как и я, переносит с терпением здешнюю жизнь. Она сложилась у нас так. Утром я встаю очень рано и, уже одевшись, бужу Боба. Потом пьём воды (утром Hôpital, вечером — Gr[ande] Grille), шляемся по-новому и старому парку, причём Боб очень бывает вял и печален. В 10 завтракаем (Паня с нами), после чего бежим в большое кафе (у казино) пить кофе. Это любимые минуты Аня для Боба. Все гарсоны уже нас знают и чуть за нас не дерутся. После кофе всегда идём в Casino, где я читаю «Новости», а Боб пишет письма, причём Руде почти каждый день. После того идём переодеваться (мы купили себе лаунтеннисные костюмы) и едем: Боб на би-, а я на трисикле. После того, не успеешь опомниться, как уже нужно идти в баню, т. е. мы по собственной инициативе берем ванны из eau-доже. В 3 часа уже мы должны быть на душах у доктора Sejenne'а. Эти души и ужасно страшны, и ужасно приятны. Не знаю, брал ли их Коля, — если да, то нечего и описывать, как это происходит. Затем питье вод, фланирование и в 5½ обед. Опять бежим пить кофе. Потом заходим за Паней и идём в театр. Мы шесть дней сряду были в театре, ибо давали все хорошие, весёлые пиэсы вроде: «Durand et Durand», «Madame Montgadin» и т. п. Только вчера вместо театра поехали на Montagne-Verte. В 11 часу ложимся. Спали в первые ночи скверно, теперь оба спим отлично. Доктор находит, что Боб серьёзно нездоров, что у него печень в отвратительном состоянии и что, независимо от Виши, от должен всегда вести строго-гигиеническую жизнь. В противном случае ему угрожают всяческие болезни, — но больше всего тучность и сахарная болезнь. Боб нисколько не мнителен и очень мало испугался этих докторских угроз. Вообще Бобу, кажется, решительно всё — всё равно, ничто его не увлекает и ничто не пугает. Впрочем, за исключением Руди, есть ещё один новый интерес, а именно — оказывается, что Боб ужасно любит туалет и способен с любовью им заниматься. Я очень этому радуюсь и стараюсь подливать масла в огонь. Впрочем, никак нельзя сказать, чтобы Боб особенно томился и тосковал. Совершенно, как я минутами бывает очень весел, но большею частью ни то ни се, и оба мы только и думаем об отъезде. С Паней отношения установились правильные, но ...... лучше, кабы её здесь не было. Она, несомненно, влюблена в Боба и только ради этого приехала сюда. Ну, а ему это не ахти как приятно. Мне же досадно за него, а ей не могу простить, что она бросила Анатолия и Таню в такое время, когда этого никак не следовало делать. С большим интересом прочёл твоё письмо, и, боже, как мне захотелось в Гранкино. Но я ещё решительно не знаю, куда поеду из России, т. е. в Каменку с Бобом или прямо в Клин. Одно только знаю: не могу без ужаса подумать о разлуке с Бобом, — ведь я ещё никогда так долго не жил с ним в таком постоянном общении. Тяжело будет расстаться с ним. Будь здоров, пиши как можно эффектнее и сценичнее. Милого Колю нежно обнимаю. Следующее письмо ему. Наре и Назару очень кланяюсь. П. Чайковский

1 July/19 June 1892 My dear, good friend!! Dear Modya! Chopard was just with me and brought a letter from you. This is how I became acquainted with Chopard, because we are not treated by him, but by Doctor Conahon. This happened because I'm living here under the name Davidoff, and I didn't want Chopard, who you forewarned, to expose my incognito. I don't regret not having him as a doctor, because on the recommendation of the director of the Hôtel des Thermes we found another splendid, very intelligent and sympathetic doctor — but all the same, Chopard is even nicer and, so to speak, his own man. Panya is being treated by him. Bob wrote to you about the beginning of our stay, so you know that from the enormous Hôtel des Thermes, where we had horrid cells, we moved to the small, very nice Hôtel Grande Bretagne. Bob and I have three rooms, a huge balcony, and a mass of furniture. We dine at a separate table, and they feed us excellently. The hotels you recommended turned out to be very poor — or, at least, they had no more good rooms. It's a week today since we've been here. It feels on like seven months, and I think about the next fortnight with horror and revulsion. Vichy is just as horrid to me now as it was 16 years ago — but I think the waters will be beneficial to me, and most importantly, I'm convinced that they will be very useful for Bob. Bob isn't cheerful, nor is he moping, i.e. just like me, he is enduring life here patiently. It goes like this for us. In the morning I rise very early and, having already dressed, wake Bob. Then we drink the water (in the morning at the Hôpital, in the evening at the Grande Grille), gad about the new and old parks, while Bob is very sad and listless. At 10 we have breakfast (Panya joins us), after which we run to a large café (by the casino) to drink coffee. These are Anya's favourite moments for bob. All the garçons know us already, and practically fight over us. After coffee we always go to the Casino, where I read "The News", and Bob writes letters, including to Rudy almost every day. After that we change our clothes (we bought ourselves lawn tennis outfits) and go cycling: Bob on a bicycle, and I on a tricycle. After this, without even composing ourselves, we have to go to the baths, i.e. on our own initiative we take baths from eau-doge. At 3 o'clock we have to be at the showers with Doctor Sejenne. These dousings are both terribly awful and awfully pleasant. I don't know whether Kolya took them — if so then there's no need to describe what happens. Then we drink the water, and wander about until dinner at 5.30. We go to drink coffee again. Then we call for Panya and go to the theatre. We've been to the theatre for six days in a row, because they were giving all the good, amusing plays like "Durand et Durand", "Madame Montgadin", and so on. Only yesterday, instead of the theatre, we went to Montagne-Verte. At 11 o'clock we go to bed. We slept badly for the first nights, but now we both sleep splendidly. The doctor considers that Bob to be seriously unwell, that his liver is in a disgusting state, and that, irrespective of Vichy, he must always lead a strictly hygienic life. Otherwise, he is at risk from all manner of diseases — but most of all from obesity and diabetes. Bob isn't in the least worried, and was very little alarmed by these doctor's threats. It seems that generally it's absolutely all the same to Bob — nothing excites him and nothing frightens him. However, besides Rudy he has another new interest — namely, it turns out that Bob is awfully fond of preening himself, and he is able to do so lovingly. I'm very glad about this, and try to add fuel to the fire. Anyway, it cannot be said that Bob is particularly languishing and moping. Absolutely, just as I have very cheerful moments, for the most part it's neither this nor that, and both of us are think only about leaving. We have established correct relations with Panya, but.... it would be better if she were not here. She is undoubtedly in love with Bob and only came here for his sake. Well, it's not so pleasant for him. I'm frustrated for him, and I can't forgive her for leaving Anatoly and Tanya at a time when she ought never to have done. I read your letter with great interest, and God, how I wanted to go to Grankino. But I still don't know for certain where I'll go in Russia, i.e. to Kamenka with Bob or directly to Klin. I only know one thing: I cannot think about parting from Bob without horror, because I've never lived with him for so long in such constant communication. It will be hard to part ways with him. Keep well, write as affectively and stage-like as possible. I hug dear Kolya tenderly. The next letter is to him. My best regards to Nara and Nazar. P. Tchaikovsky