Letter 2040

Date	4/16 June 1882
Addressed to	Leonty Tkachenko
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 29, л. 15–16)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 537 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XI (1966), p. 141–142

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Каменка 4 июня Леонтий Григорьевич! Я получил Ваши рукописи ровно неделю тому назад и оттого не успел ещё уведомить Вас о испытанных впечатлениях, что по семейным обстоятельствам не имел времени и возможности скоро прочесть Ваши произведения. Теперь я их прочёл и сейчас выскажу Вам откровенно, как смотрю на них по первому беглому просмотру. Сегодня еду отсюда к больному брату Модесту. Надеюсь там, вместе с братом, ещё раз хорошенько прочесть и комедию и повесть и тогда более обстоятельно написать Вам о них. Комедия Ваша мне мало нравится. Я думаю, что Вы взялись тут за задачу, совсем не подходящую к Вашим способностям. В Вашем дневнике, открывшем мне Ваше писательское дарование, меня задели за живое всё те места, где изображаются люди живые, с которыми Вы сталкивались и к которым Вы питали те или другие чувства; в тоне этих мест была то горечь, то хохлацкий юмор, смешанный опять-таки с горечью, то насмешливость не только над другими, но и над самим собой. Одним словом, в Вас преобладает субъективизм. Для комедии требуется спокойное, объективное отношение к своим героям; это высшее качество сильных творческих гениев, и, если не ошибаюсь, его в Вас нет. В комедии Вашей нет жизни; я не понимаю её идеи, я не сочувствую ни одному из действующих лиц; всё это натянуто, то приторно сентиментально, то просто скучно. Действующие лица Ваши разделяются на резко отделяющиеся две группы: неопределённо хороших и неопределённо дурных. Мать, дочь, отец, влюблённый в мать, сын влюблённый в дочь, и посреди этих симметрически расположенных пар — старая ключница, говорящая преувеличенно грубым просторечием, составляют одну группу; это всё люди очень чувствительные, ведущие прескучную канитель бесконечного переливания из пустого в порожнее. Другая группа — гости. Всё эти гости отъявленные дураки, дуры, мерзавцы и мерзавки. Это первое, что мне кинулось в глаза. Второе — это бессодержательность. Нет ничего интересного в оригинальном и непостижимом самопожертвовании дочери, которая, дабы заставить мать выйти замуж, притворяется дурной и развратной. Это столь же неестественно и невозможно, сколь и неинтересно и нетрогательно. Не касаюсь подробностей: языка, сценических приёмов, где бездна неопытности и незнания сценических условий. Другое дело повесть. Тут Вы в своей сфере, и я прочёл её с большим удовольствием, а уверенность моя в Вашем даровании не умалилась ни на волос. Однако ж и тут многое требует изменений, исправлений и сокращений. Вообще это только отличный материал для бытовой повести, — но ещё не повесть, т. е. не художественно оформленное произведение. Продолжайте непременно писать далее, — потом, когда кончите, примитесь за обработку и округление. Подробнее напишу Вам на днях. Будьте здоровы. П. Чайковский Я пошлю Ваш адрес Юргенсону, который будет высылать Вам деньги.

Kamenka 4 June Leonty Grigoryevich! I received your manuscripts precisely a week ago, and the reason I have not yet managed to inform you of the impressions I experienced is that, due to family circumstances, I did not have the time and opportunity to read through your works forthwith. Now I have read them and shall immediately tell you frankly how I view them from an initial cursory glance. Today I am going from here to see my sick brother Modest. I hope there, together with my brother, to once more read through both the comedy and the story carefully, and then write to you about them in more detail. There was little that pleased me in your comedy. I think that here you have taken on a task that is not at all suited to your abilities. In your diary, which revealed to me your talent as a writer, I was vividly moved by all those passages depicting the living people whom you encountered, and for whom you nurtured certain feelings; in those passages there was either a note of bitterness, or Khokhlatsky humour, again combined with bitterness, or of mockery, not only of others, but also towards yourself. In short, subjectivism prevails in you. Comedy demands a calm, objective attitude towards your heroes; this is the foremost quality of strong creative geniuses, and, if I am not mistaken, you do not have it. There is no life in your comedy; I do not understand its ideas, I do not sympathise with any of the characters; all this is forced, sometimes cloyingly sentimental, sometimes simply tedious. Your characters are sharply divided into two distinct groups: vaguely good and vaguely bad. One group comprises the mother, daughter, the father in love with the mother, the son in love with the daughter, and in the midst of these symmetrically related pairs — an old housekeeper speaking in an exaggeratedly rude vernacular; these are all very sensitive people, moving inexorably from one state of emptiness to another. The other group is the guests. All these guests are notorious fools and scoundrels. This is the first thing that caught my eye. The second is vacuousness. There is nothing interesting or original in the unfathomable self-sacrifice of a daughter who, in order to compel her mother to marry, pretends to be bad and depraved. It is as unnatural and impossible as it is uninteresting and unmoving. I shall not touch on the details of language and stage technique, where there is plenty of inexperience and ignorance of stage conditions. The story is another matter. Here you are in your element, and I read it with great pleasure; my confidence in your talent has not diminished one jot. However, even here many changes, corrections and cuts are called for. Generally this is merely splendid material for an everyday story — but it is not yet a story, i.e. not an artistically finished work. Be sure to continue writing further — then, when you finish, begin refining and reworking it. I shall write to you in more detail in a few days. Keep well. P. Tchaikovsky I shall pass your address to Jurgenson, who will send you the money.