Letter 2026

Date	19/31 May–21 May/2 June 1882
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1666)
Publication	Жизнь Петра Ильича Чайковского, том 2 (1901), p. 532–534 (abridged) П. И. Чайковский. Письма к близким. Избранное (1955), p. 281–282 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том XI (1966), p. 125–127 Piotr Ilyich Tchaikovsky. Letters to his family. An autobiography (1981), p. 276 (English translation; abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Каменка 19 мая Модя! Пишу тебе это письмо, или, лучше сказать, это начало письма, ночью, с невысохшими слезами на глазах. Не пугайся, — ничего дурного не произошло. Но я только что окончил «Холодный дом» и немного плакал, в-1-х), потому, что жалко Lady Dedlock, в-2-х), жалко расстаться со всеми этими лицами, с которыми я прожил вместе ровно 2 месяца (я начал читать «Хол[одный] д[ом]» 20 марта, выехавши из Флоренции), в-3-х), от умиления и благодарности к такому великому писателю, как Диккенс. Несмотря на некоторую искусственность конца романа (как всегда у него), — я всё-таки от первой до последней стр[аницы] испытывал столько наслаждения, что мне казалось, что не исполнил бы долга своего, если б на бумаге не излил благодарности своей. А так как из дневника у меня изгнаны всякие слова, кроме излагающих факты, то принуждён начать письмо к тебе. Я хочу тебе предложить хороший сюжет для небольшой повести. Но хочу спать и напишу об этом завтра. 21 мая Очень неприятное впечатление произвело на меня твоё последнее письмо, и, признаюсь, не столько серьёзные дела (ибо мне кажется, что в конце концов все должно уладиться), сколько твой нарыв смущает меня. Кто там тебе его будет резать? И можно ли обойтись без резания? Думаю, Модя, что в июне приеду я к Вам погостить, но только в том случае, если Алины не будет. С Алиной, особенно теперь, после её пакостей, куда как нежелательно гостить. От Анатолия имел ряд хороших, хотя кратких, писем. Здесь он будет 27-го числа. На этой неделе Саша вызывала Леву в Каменку. Таня была очень больна, и Саша, потеряв голову, слыша в течение двух дней крик Тани, у которой возобновились её головные боли, вызвала Леву. Теперь лучше, и Лева сейчас же вернулся. Он привёз с собой Тасю, а раньше ещё приехала Miss Eastwood с Бобиком. Последний день ото дня делается очаровательнее и интереснее. Мне кажется, что из него выйдет что-нибудь необыкновенное, если не великое, то чарующее и бесконечно симпатичное. Митя постоянно нездоров: — это представитель больного, надломленного элемента семьи: боюсь, что это Таня в панталонах. Моденька, я пописываю оперу или, по крайней мере, некоторые сцены «Мазепы», т.е. которые хоть сколько-нибудь пленяют меня. Пишу с трудом, — да, по правде, здесь и нельзя писать такое серьёзное сочинение, как опера. Перед окнами вечная суета и шум; уборная у меня отнята, и в ней приготовлена комната для учителя, который на днях приедет, и потом всё куда-то нужно идти, то в большой дом, то в лес в часы занятий... Однако кое-что вышло порядочно. Целую крепко и жду утешительных известий. П. Чайковский Я занял у Левы 300 р[ублей] и послал Мэри. Сюжет для повести «МИСС ИСТВУД» Повесть должна быть написана в форме писем к другу в Англию, как бы найденных и переведённых автором. Мисс Иствуд приезжает в Россию. Все ей кажется как-то смешно и дико в России. Семья, в которую она попала, ей нравится, особенно дети, — но она не может понять, почему во всем строе семейной жизни нет той дисциплины, того присущего всем чувства христианского долга и долга благовоспитанности, — которыми проникнуты английские семейства. Она уважает это семейство, но относится к ним как к людям другой породы, и пропасть, которая разделяет их от неё, по мере ознакомления делается всё больше и больше. Она удаляется в свой угол и не выходит из него. Скука, тоска одолевают её. Но чувство долга и необходимость работать для родных сдерживают от отчаяния. Она религиозна, — но по-английски, и русская церковь, русские обряды ей смешны и противны. Разумеется, тут должны быть очерчены разные члены семьи и её отношения к ней. Вдруг!.. появляется новый лакей. Сначала она вовсе не замечает его, но однажды, отдавая ему какое-то приказание, лакей вдруг каким-то особым взглядом посмотрел на неё... и в с сердце врывается любовь. Сначала она не сознает её и не понимает, в чем дело. Отчего эта жалость к нему, когда он трудится, — ведь другие тоже трудятся? Отчего она чувствует себя неловко, когда он услуживает ей?.. Тут лакей начинает ухаживать за прачкой. По чувству ненависти к прачке, — она, наконец, догадывается, что это ревность, а значит и любовь. Она отдаёт ему все свои деньги на поездку лечиться (лакей должен быть изображён красивее Степана, но нравственно хуже его). И т. д. и т. д. Она начинает любить все русское... Она переходит в православие. Лакей провинился перед господами, и его выгоняют. Она борется, боясь скандала, — но идёт за ним. И тут лакей в один прекрасный день говорит ей: «Да пошла ты к черту, кривая рожа! Что ты пристаёшь!». Не знаю, чем кончить...

Kamenka 19 May Modya! I'm writing you this letter, or more accurately, the start of this letter, at night, with tears still moist in my eyes. Don't be alarmed — nothing dreadful has happened. But I just finished "Bleak House" and wept a little, firstly because I feel sorry for Lady Dedlock, and secondly, it's sad to part ways with all those faces with whom I lived for exactly 2 months (I started to read "Bleak House" on 20 March, having left Florence), thirdly, from tender emotions and gratitude to such a great writer as Dickens. Despite the novel's somewhat contrived ending (as ever with him), I still felt so much pleasure from the first to the last page that it seemed to me that I would not have fulfilled my obligation, if I had not poured out my gratitude on paper. And since all words besides those stating facts have been banished from my diary, I'm obliged to begin a letter to you. I want to offer you a good story for a short novel. But I want to sleep and will write about it tomorrow. 21 May Your last letter had a very unpleasant effect on me, and, I confess, it isn't so much the serious matters (for it seems to me that ultimately everything will be resolved). but your abscess that confuses me. Who is there to operate on it for you? And is an operation necessary? I think, Modya, that I'll come to stay with you in June, but only if Alina is not there. I have no desire to visit with Aline there, especially now, after her dirty tricks. I've had a number of good, albeit brief, letters from Anatoly. He'll be here on the 27th. This week Sasha summoned Leva to Kamenka. Tanya was very ill, and Sasha summoned Leva, having lost her mind listening to Tanya's cries for two days, her headaches having returned. She's now better, and Leva is back again. He brought Tasya with him, and before that Miss Eastwood arrived with Bobik. The latter becomes more charming and interesting day by day. It seems to me that he'll turn out to be something extraordinary, if not great, then infinitely sympathetic and charming. Mitya is constantly unwell — he represents the sick and damaged element of the family: I'm afraid that he's Tanya in pantaloons. Modenka, I'm writing the opera or, at least, some scenes from "Mazepa", i.e. those that have some attraction for me. I'm writing with difficulty — yes, in truth, it's impossible to write such a serious work as an opera here. There is constant noise and commotion in front of the windows; the bathroom has been taken from me, and a room is being prepared in it for the tutor, who will be arrive in a few days, and then everyone has to go somewhere, either to the big house, or to the woods during working hours... Anyway, some things have turned out decently. I kiss you hard and await comforting news. P. Tchaikovsky I've borrowed 300 rubles from Leva and sent it to Mary. Subject for a Novel "MISS EASTWOOD" The novel should be written in the form of letters to a friend in England, as if discovered and translated by the author. Miss Eastwood comes to Russia. Everything in Russia seems somehow funny and wild to her. She likes the family, amongst whom she finds herself, particularly the children, but she cannot comprehend why the entire organisation of family life lacks that discipline, that inherent sense of Christian duty and the obligatory good manners that is inherent to English families. She respects this family, but regards them as people of a different breed, and as they come to know each other, the gulf that separates them from her becomes larger and larger. She retreats into her corner, and does not emerge from it. Boredom and melancholy overcome her. But feelings of duty and the need to work for her family's sake keeps her from despair. She is religious — but in the English church rather than the Russian, and the Russian rituals are funny and objectionable to her. Naturally, the various family members and their relationships with her must be explained here. Suddenly... a new footman appears! At first she doesn't notice him at all, but one day, while giving him some instruction, the footman suddenly looked at her in a special way... and love bursts in her heart. At first she does not recognise it, and cannot understand what the matter is. Why does she pity him in his work, when others are working too? Why does she feel awkward when he serves her?... Now the footman begins courting the washerwoman. From her feelings of hatred towards the washerwoman, she finally realises that this is jealousy, which means she is in love. She gives him all her money for a journey for treatment (the footman should be depicted as more handsome than Stepan, but morally worse than him). Etc., etc. She starts to love everything Russian... She converts to Orthodoxy. The footman has upset the masters and been dismissed. She struggles within herself, fearing a scandal — but goes after him. And then one fine day the footman says to her: "Go to hell, crooked face. Why are you pestering me?". I don't know how to end it...