Letter 1769

Date	31 May/12 June 1881
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1631)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 125–127

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Каменка 31 мая 1881 г[ода] Всё, что здесь происходит, так безотрадно и так не по мне, что тяжело и писать. Впрочем, что касается здоровья двух главных лиц, т. е. Саши и Тани, все довольно изрядно. Первые дни по приезде Тани были ужасны. Она явилась в состоянии, близком к помешательству, вся пропитанная эфиром, морфином и всякого рода ужасами. Она даже пьянствовала в Москве и дорогой. Разумеется, все, что Саша выиграла в выздоравливание, разом ушло назад. Моё положение было поистине ужасно. На другой день после Таниного приезда она, сидя вечером у меня в комнате, начала говорить о Трубецком, и произошла невероятная сцена. Она считает себя обесчещенной, погибшей, недостойной принимать ласки родных, ибо Трубецкой был удержан ею ценой напряжения всех сил только там, где уж всё было бы кончено. Она кричала, рыдала, билась в моих руках в какой-то страшной дрожи и вообще являла собой девушку, доведённую до безысходного отчаяния. А между тем Саша брала ванну, и я ежеминутно боялся, что она все это услышит. Кое-как удалось мне Таню успокоить и скрыть от Саши эту сцену. Должно быть, однако ж, этот нервный припадок и мои утешения и уговаривания имели на неё благодетельное влияние. На другой день ей было лучше. Я старался занимать её чтением, игрой на ф[ортепиано] в 4 руки, разговорами о посторонних предметах. Затем прошли ещё два хороших дня, так что вчера Таня была совсем весёленькая; Саша тоже расцвела. Из физических страданий у Тани только по ночам те же приливы к сердцу и обмирания, которые и у меня бывают. Увы! я начинаю побаиваться, что все это хорошее рухнет, и вот почему. Танину относительную весёлость я боюсь объяснить не столько моими стараниями и всеобщими ласками, сколько тем, что ... она надеялась увидаться с Ганецким. Дело в том, что третьего дня Нату Саша послала в Елизаветград с дипломатическим поручением. Только теперь узнал я, в чем дело. Чтобы залучить Ганецкого, Саша изобрела девичник Вари и послала Нату добыть Ганецкого; а между тем Таня поставила его портрет в лучшей рамке и среди цветов у себя в комнате. Ната только что воротилась. Ганецкий по всему Елизаветграду кричит, что радуется Таниному отказу и что его счастие, что он так дёшево от делался от увлечения столь нехорошей девушкой. Он уже влюблён в девицу Дьяконскую и целые дни проводит у них. Самберг рассказывал Нате об каких-то ужасных вещах, которые Ганецкий рассказывает про Таню. Ну словом, Ната вернулась с носом. Саша и Таня ещё спят; я ушёл, чтобы отдалить от себя минуту, когда увижу снова расстроенное и убитое лицо Тани. А главное, грустно видеть, что такая девушка, как Таня, и такая мать, как Саша, залучают к себе какую-нибудь дрянь вроде Ганецкого... Увы! ничто, кроме кокетничания с первым попавшимся мальчишкой, не может, по-видимому, удовлетворить Таню. А где их достать! Вообще и грустно и даже немножко досадно на Сашу, когда она всему этому потакает. Она, напр[имер], уверила Таню, что в неё смертельно влюблён Флегонт. Вчера она даже вообразила, что видела его плачущим. А мне достоверно известно, что он влюблён в горничную девку аптекаря Слонского. Левы всё эти дни не было. Он ездил нанимать кварт[иру] в Киев и ещё для разных дел. Когда и Ната тоже уехала, то мне было ужасно жутко и страшно. Саша собирается в скором времени в Карлсбад. Желательно, чтобы это случилось скорее. Мне невозможно отсюда теперь уехать. Я положительно нужен им; т. е. нужно, чтобы кто-нибудь здоровый находился среди них. Да к тому ж, уж если бы я теперь уехал, то вернуться сюда было бы трудно. Но если можно будет, то я съезжу дня на два в Киев, чтобы насладиться одиночеством. Я совершенно здоров и даже нервы мои в отличном состоянии, но не скажу, чтобы здесь теперь было весело жить. А главное, мучит всегда неопределённый страх, а иногда и чувство какой-то обиды за всё унижения, которые выпали на долю бедной Тани. Я докончу письмо вечером. Вечером Ничего, всё благополучно. Мы с Натой скрыли правду Самберг, который хотел рассказать о сплетнях Ганецкого, я предупредил. Таня сегодня очень весела и мила. Погода отчаянная, дождь льёт с утра. Целую тебя, Модичка, а также Колю моего милого. П. Чайковский

Kamenka 31 May 1881 Everything that's happening here is so grim and not about me that it's hard to even write. Anyway, regarding the health of the two main people, i.e. Sasha and Tanya, all is reasonably well. The first days after Tanya's arrival were awful. She turned up in a state of near insanity, completely steeped in ether, morphine, and all manner of horrors. She was even intoxicated in Moscow and on the journey. Naturally, every gain that Sasha made in her recovery was reversed at once. My situation was truly awful. The day after Tanya's arrival she, sitting in my room in the evening, began talking about Trubetskoy, and an incredible scene took place. She considers herself dishonoured, ruined, unworthy of the affection of her relatives, because dealing with Trubetskoy took all her strength and exertion and where would it all end?. She cried, sobbed, shook in my arms with some sort of awful trembling, and generally gave the appearance of a girl driven to hopeless despair. Meanwhile, Sasha was taking a bath, and I was afraid that she would hear all this at any moment. Somehow I managed to calm Tanya down and conceal this scene from Sasha. It does seem, however, that this nervous attack and my consolations and exhortations had a beneficial effect on her. The next day she was better. I tried to keep her occupied with reading, playing piano duets, and talking about unrelated topics. Two more good days have passed, such that yesterday Tanya was completely cheerful; Sasha has also blossomed. As for physical suffering, Tanya only experiences the same rapid heartbeat and giddiness that I have at night. Alas, I'm beginning to fear that everything good from this will come crashing down, and here's why. I fear that the explanation for Tanya's relative cheerfulness is not down so much to my efforts and the affection for her in general, but more to the fact that... she hoped to see Ganetsky. The fact is that the day before yesterday, Sasha sent Nata to Yelizavetgrad on a diplomatic mission. Only now I have I found out what was the matter. In order to enlist Ganetsky, Sasha invented an engagement party for Varya, and sent Nata to fetch Gantesky. Meanwhile, Tanya put his portrait in the best frame in her room surrounded by flowers. Nata has just returned. Ganetsky is annoucing to the whole of Yelizavetgrad that he's glad that Tanya has been jilted, and it's his good fortune that he got off so lightly from being infatuated with such a bad girl. He's already in love the Dyakonskaya girl, and they're spending whole days together. Samberg told Nata about some terrible things Ganetsky had been saying about Tanya. In short, Nata came home snubbed. Sasha and Tanya are still asleep; I've left, in order to distance myself from the moment when I see Tanya's distressed and mortified face again. And most importantly, it's sad to see a girl such as Tanya, and a mother like Sasha, taken in by some scoundrel like Ganetsky... Alas, it seems that nothing except flirting with the first boy she comes across can satisfy Tanya! And where will it lead? Generally I'm sad and even rather frustrating at Sasha when she indulges in all this. For example, she assured Tanya that Flegont was mortally in love with her. Yesterday she even imagined that she saw him weeping. But I know for sure that he's in love with the maid of the chemist Slonsky. Lev hasn't been here at all for days. He went to rent an apartment in Kiev and for various other matters. When Nata left too I was awfully frightened and terrified. Sasha is intending to go Carlsbad soon. It's desirable that this happens sooner. It's impossible for me to leave here now. They really need me, i.e. it's necessary for somebody healthy to be amongst them. Besides, if I left now then it would be difficult to return here. But if possible, I'll go to Kiev for a couple of days to enjoy the solitude. I'm completely well and my nerves are even in a splendid condition, but I can't say that it's fun to live here now. And most importantly, there's always an intangible fear, and almost a sort of resentment for all the humiliation that befell poor Tanya. I'll finish the letter in the evening. Evening That's it, everything is fine. Nata and I hid the truth. I warned off Samburg, who wanted to talk about Ganetsky's slander. Tanya is very cheerful and sweet today. The weather is desperate, it's been pouring down since the morning. I kiss you, Modichka, and also my dear Kolya. P. Tchaikovsky