Letter 1778

Date	5/17 June–7/19 June 1881
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Kamenka
Language	Russian
Autograph Location	Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve (a3, No. 1632)
Publication	П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том X (1966), p. 133–135

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Каменка 5 июня Если б меня спросили, какая на свете самая ужасная пытка, то я бы сказал: «провести 2 вечерних часа в обществе Тани». Она здорова, но находится в нервном состоянии и, вследствие того, то ляжет на качальное кресло, то на кушетку, то вскочит и упадёт передо мной на колена и целует, то запоёт, то скажет какой-нибудь стих, то просто зевает, то как-то особенно закидывая руки за голову и причитывая что-то бессмысленноеб то смеётся, то схватит в руки книгу, ну словом, в течение 5 минут совершит 100 бессмысленных и бесцельных действий и выскажет 400 бессвязных мыслей, обрывков мыслей, воспоминаний или просто какую-нибудь ахинею. Ах, это ужасно! И что бы ни говорили, — во всем этом страшное laisser aller. У Саши целый день болит бок. Лева за обедом пил и был как-то неестественно весел, а потом пребывал весь остальной день в грусти и меланхолии. Ещё счастье, что среди всего этого всегда ровная, всегда здоровая Ната. Не будь её, я бы, кажется, не выдержал и убежал. Суббота 6-го Саша опять в таком положении, как в Петербурге. Боль в печени, желчь не проходит, её вспрыскивают морфином, — ну словом, совершенно то же. Ната опять в белом балахоне и безвыходно сидит в спальне. Таня бледна, с опухшим лицом, с выражением безмерной тоски и скуки в каждом движении и звуке голоса. Лева мрачен как ночь. Странно, что мне никого так не жалко, как его. Больных обеих я жалею менее его. Какова подобная жизнь, когда не предвидится из неё никакого исхода, кроме какой-нибудь роковой развязки? По крайней мере, я могу каждую минуту уехать и на время хоть отдалить от себя грустную эту картину. А, он, бедный, обречён вечно лицезреть её. Нужно сказать правду: Саша немножко сама виновата. Ей нужно было меньше возиться с Таней, ибо болезнь последней такова, что если ежеминутно спрашивать её «как ты себя чувствуешь», то это для неё хуже. И я очень советовал Саше не преувеличивать в своих собственных и Таниных глазах её болезнь. А впрочем, как узнать и понять то, что творится в сердце матери при виде больной дочери! Я решительно не знаю, чем всё это кончится. Завтра ещё напишу. Воскр[есенье] 7 июня Надеялся, что придётся закончить письмо утешительными известиями, — но ничего особенно хорошего нет. В эту минуту Саша чувствует себя изрядно, но уже совершенно пожелтела, — значит. желчь разлилась. Но замечательно, что Таня не только здорова, но имеет сегодня вид и все' приёмы совершенно нормальной молодой девушки. Не служит ли это разительным доказательством того, что все её болезни происходят от полнейшего бездействия. Ухаживание за Сашей занимает её. и вот она здорова. Получил сегодня твоё письмо. Про Моисея я говорил с Влад[имиром] Андреевичем. Он находит, что Моисею лучше здесь оставаться, и это совершенно справедливо. Моисей учился недурно. но с нравственной стороны не вполне удовлетворяет Влад[имира] Андр[еевича]. Он неоткровенен, хитёр и любит делать шалости исподтишка. Хороши наши протеже! Мой мне написал такое глупое письмо, что я даже не отвечал. П. Чайковский

Kamenka 5 June If you asked me what the most awful torture in the world is, I would say: "spending 2 hours of an evening in Tanya's company". She is healthy, but in a nervous state, and as a result she will either lie down in a rocking chair, or on the chaise longue, or jump up and fall on her knees in front of me and kiss me, or sing, or recite some poem aloud, or simply yawn, or throw her hands behind her head in a particular way and utter something meaningless, or hold a book in both hands and laugh — well, in short, within 5 minutes she will perform 100 meaningless and aimless actions and express 400 incoherent thoughts, half-formed ideas, memories, or simply some drivel. Oh, this is awful! And no matter what they say, there is a terrible laisser aller in all this. Sasha's side has been hurting all day. Leva drank at dinner and was somehow unnaturally cheerful, and then spent the rest of the day in sadness and melancholy. Fortunately, Nata is still always calm and healthy in the midst of this. If it weren't for her, I don't think I would have been able to stand it, and fled. Saturday 6th Sasha is in the same situation again as in Petersburg. A pain in her liver, bile that does not pass, she is having morphine injections — well, in short, exactly the same. Nata is in her white dressing gown again, sitting hopelessly in her bedroom. Tanya is pale, with a swollen face, and an expression of immense melancholy and boredom in every movement and sound of her voice. Leva is as gloomy as night. It's strange that I feel more sorry for him than for anyone else. I pity both patients less than him. What can such a life be like, where there is no foreseeable outcome whatsoever, barring some fateful resolution? At least I can leave at any moment and temporarily distance myself from this grievous scene. But he, poor thing, is condemned to behold it for eternity. The truth must be told: Sasha is somewhat to blame herself. She needed to fuss less with Tanya, because the latter's illness is such that if you ask her every minute "how are you feeling?", then it's worse for her. And I strongly advised Sasha not to exaggerate her illness in her own and Tanya's eyes. Yet how can you know and understand what goes on in a mother's heart when she sees her sick daughter! I absolutely do not know how this will all end. I'll write more tomorrow. Sunday 7 June I hoped that I would have to end the letter with some comforting news — but there is nothing particularly good. At this moment, Sasha is not feeling too bad in herself, but she's now completely yellow — which means that the bile is flowing. But remarkably, not only is Tanya well, but today she looks by all standards to be a completely normal young lady. Doesn't this clearly go to show that all her illnesses stem from complete inaction? Looking after Sasha is keeping her occupied, and now she is healthy. I received your letter today. I talked about Moisey with Vladimir Andreyevich. He considers it better for Moisey to remain here, and this is entirely fair. Moisey isn't studying badly, but Vladimir Andreyevich is not completely satisfied with his moral aspect. He is taciturn, artful and likes doing pranks. How fine our protégés are! Mine has written me such a stupid letter that I didn't even respond. P. Tchaikovsky