Letter 237

Date	3/15 September 1871
Addressed to	Anatoly Tchaikovsky
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	unknown
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 173–174 П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 258
Notes	Manuscript copy in Klin (Russia): Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve

Text and Translation

Based on a handwritten copy in the Tchaikovsky State Memorial Musical Museum-Reserve at Klin, which may contain differences in formatting and content from Tchaikovsky's original letter.

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

3 сентября 1871 г[ода] Извини, голубчик, что давно не отвечал на твои письма. 29-го августа я вернулся в Москву и стал энергически заниматься переездом на квартиру. Сия последняя вышла очень мила, и я непомерно доволен, что хватило духу исполнить давно желанное предприятие. Напиши мне подробно, как ты отнёсся к переселению Модеста в Киев и каков твой теперешний взгляд на это обстоятельства. Я очень понимаю, какие эта возлагает на тебя тяжёлые обязанности, и поэтому жалел тебя. Но не совершается ли теперь в Моде кризис, долженствующий радикально изменить его; я полагаю, что это должно совершиться вскоре, ибо безобразия его превзошли всякую меру и дальше по этому пути идти невозможно человеку, в природе которого все же много хорошего. Мне бы очень хотелось на первое время оказать ему денежную, помощь, но в эту минуту это довольна трудно, так как я протранжирился на квартиру. С этою же почтой пишу к Коле, чтобы он дал ему от меня 25 р[ублей] с[еребром]. Из них Коля мне 15 должен, а десять я ему вышлю первого октября. Про себя скажу, что у Кондратьева я остался доволен прелестью местоположения и превосходной погодой; что касается собственно его гостеприимства и забот о моем благосостоянии, то он оказался довольно швах. Это происходит не от недостатка любезности и любви ко мне, а оттого, что лакашки его да того распущены, что держат себя настоящими господами и третируют своих господ к их гостей, как своих слуг. Происходящие оттого беспорядки, недосмотры, неприятности ежедневно возмущали меня до глубины луши. У Шиловского, напротив, я был окружён столь нежными заботами, что остался им весьма доволен. В Москве все по-старому, но я живу новою жизнью и, о чудо, второй вечер сряду провожу дома; вот что значит чувствовать себя у себя. Стрелецкого я отрекомендовал Рубинштейну и ручаюсь, что этот год он проучится здесь даром. Но как прожить год с его средствами? не понимаю. Целую тебя и Модеста. Скоро и ему напишу.

3 September 1871 Forgive me, golubchik, for not replying to your letter for ages. On 29th August I returned to Moscow and became frantically busy moving into an apartment. The latter has turned out very nicely, and I'm immeasurably pleased that I had the courage to fulfil a long-held wish. Write to me in detail what you think about Modest's move to Kiev, and what your current view is of this circumstance. I understand very well what a heavy responsibility this imposes upon you, and therefore I feel sorry for you. But is Modya not experiencing a crisis, which can but radically change him? I believe that this must happen soon, for his outrageousness is beyond all measure, and it is impossible for a person, in whose nature there is still much that is good, to proceed further along this path. I would very much like to provide him with assistance financially at first, but at the moment this is rather difficult, since I've spent a lot of money on the apartment. I am writing to Kolya by this same post so that he can give him 25 silver rubles from me. Kolya owes me 15 of these, and I shall send ten to him on the first of October. As for myself, I shall say that I was pleased with the charm of Kondratyev's surroundings, and the excellent weather; as for his hospitality and concern for my well-being, this turned out to be in short supply. This happens not for want of courtesy and love for me, but because his servants are so dissolute that they behave like the true masters, and treat their masters and their guests like their servants. The resulting daily disorder, oversights and unpleasantness riled me to the depths of my soul. At Shilovsky's, it was just the opposite — I was surrounded by such tender care that my stay was extremely contented. In Moscow everything is as of old, but I am living a new life and, oh, wonder of wonders, I'm spending a second evening in a row at home; this is what it means to feel at home. I recommended Streletsky to Rubinstein, and I guarantee that he will study for free this year. But how can he live for a year with his means? I do not understand. I kiss you and Modest. I shall write to him soon.