Letter 206

Date	17/29 September 1870
Addressed to	Modest Tchaikovsky
Where written	Moscow
Language	Russian
Autograph Location	Saint Petersburg (Russia): National Library of Russia (ф. 834, ед. хр. 36, л. 31–33)
Publication	П. И. Чайковский. Письма к родным (1940), p. 161–162 (abridged) П. И. Чайковский. Полное собрание сочинений, том V (1959), p. 231–232 (abridged)

Text and Translation

Russian text (original)

English translation By Brett Langston

Москва 17 сентября Милый Модька! Твоё письмо мне доставило необычайное удовольствие. Получив его, я в течение нескольких часов его не открывал, быв уверен, что ты в нем, как и всегда, жалуешься на судьбу и проливаешь слезы. А так как на сей раз мне казалось, что грусть и слезы были бы вполне понятны, — то я и боялся прочесть письмо. Но каково было моё изумление при чтении твоего, во-первых, очень хорошо написанного, а во-вторых, весёлого письма. Одно мне не понравилось, это что ты плохо служишь. Вновь предлагаю тебе со рвением отнестись к твоим занятиям. Я по приезде в Москву немного поболел, — а потом все пошло по-прежнему; те же люди, те же занятия. Вижусь часто с Бибиковым, к[ото]рый нередко про тебя вспоминает. Рюмин был здесь два дня проездом в Петербург. Он не едет к Шиловскому и хорошо делает. Володя до того нравственно опустился, сделался так отвратительно пошл и пуст, что на него остаётся рукой махнуть. Впечатление во мне от моей нынешней поездки осталось неприятное; хоть я и ходил по Швейцарии и видел такие красоты, каких, не видов, и вообразить нельзя, но постоянное сожительство с таким пустяшным самодуром, каким сделался теперь Шиловский, — хоть кому надоест. В Вене встретился на улице с Колей и провёл с ним 2 дня. Ты уже, верно, слышал о его курьёзных похождениях во Франции. В Петербурге провёл очень приятную неделю, благо не было ни Давыдовых, ни Балакирева, никого вообще, кто бы преследовал меня. Известие о смерти Коли Шоберта было мне очень грустно. Апухтин только и бредит, что о Вашем Валуеве. Мещёрский по-прежнему величаво мил. Серьёзным во все лето ничем не занимался, но только совершенно заново переделал увертюру к «Ромео». Оперу начинаю теперь пописывать, но очень лениво. Сегодня был у меня Андрей Чайковский, а вечером в опере я встретил Карцева. Завтра я с ними всеми обедаю у Беренса. Толя мне на днях навалял (буквально) письмо, из к[ото]рого я мог только заключить, что он неимоверно занят, ибо в жизни не читал я более небрежно написанной эпистолы. Кстати о эпистолах: ты пиши мне как можно чаще, а от меня писем не требуй, ибо я писать тебе хоть и буду, но не часто, т. е. раз в 2 недели. А ты пиши 2 раза в неделю, ибо ты знаешь, что я люблю их читать; ты мне решительно всем обязан и потому должен всячески мне угождать. Немедленно пополучении сего отпиши мне, какое желаешь иметь тёплое платье: с конгсовым воротником или с мерлушками. Ты его получишь в весьма скором времени. Обещаюсь прислать тебе 1-го октября небольшую сумму денег. Ну скажи, пожалуйста, не благодетель ли я твой? Ещё раз целую крепко и обнимаю тебя, мой милый бугрёнок, и прошу писать, писать и писать. П. Чайковский

Moscow 17 September Dear Modka! I was exceptionally pleased by your letter. Having received it, I did not open it for a few hours, being sure that within it you, as always, were bemoaning fate and shedding tears. And since on this occasion it seemed to me that sadness and tears would be quite understandable — this is why I was afraid to read the letter. But such was my amazement when I read your, firstly, very well-written, and secondly, cheerful, letter. The only thing that displeased me is that you are working poorly. Once again, I suggest that you approach your studies zealously. I was rather unwell when I arrived in Moscow, but afterwards everything went on as before; the same people, the same activities. I frequently see Bibikov, who often remembers you. Ryumin was here for two days on his way to Petersburg. He isn't going to see Shilovsky and is doing well. Volodya has sunk to such an extent morally, has become so disgustingly vulgar and empty, that one can only throw up one's hands at him. The impression left on me from my recent trip was unpleasant; even though I strolled around Switzerland and such beauty beyond imagination, anyone would be frustrated by constantly living with the petty tyrant that Shilovsky has now become. In Vienna I met Kolya on the street and spent 2 days with him. I daresay you've already heard about his curious adventures in France. I spent a very pleasant week in Petersburg, where thankfully there were no Davydovs, no Balakirev, and no one whatsoever to torment me. The news about Kolya Schobert's death made me very sad. Apukhtin only raves about your Valuyev. Meshchersky is still magnificently kind. I haven't been seriously busy with anything all summer, except completely reworking the overture to "Romeo. I'm starting to write an opera now, but very lackadaisically. Today Andrey Tchaikovsky came to see me, and in the evening at the opera I met Kartsov. Tomorrow I'm having dinner with them all at the Berens'. The other day Tolya assaulted me (literally) with a letter, from which I could only conclude that he was incredibly busy, because never in my life have I read a more sloppily written epistle. Speaking of epistles: write to me as often as possible, but do not insist on letters from me, because although I will write to you, it will not be often, i.e. once every 2 weeks. But you write twice a week, because you know that I love reading them; you owe me absolutely everything, and therefore you must please me in every possible way. Immediately upon receiving this, write to me what sort of warm shirt you wish to have: with a cong collar or with lambskin. You will receive it very promptly. I promise to send you a modest sum of money on 1st October. Pray tell me, am I not your benefactor? Once again I kiss and hug you tightly, my dear little bugger, and ask you to write, write and write. P. Tchaikovsky